Приключения калле блюмквиста. Суперсыщик калле блумквист рискует жизнью Непробиваемый легкий металл - революция в области военной промышленности

Астрид Линдгрен

Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует

– Что ты сказала? – спросил булочник, подняв глаза от ножей.

– Ничего.

– Ничего, говоришь? – Он попробовал пальцем лезвие. – Ну, беги тогда!

И Ева-Лотта побежала. Она легко проскользнула через щель в заборе, отделявшем её сад от сада Калле.

С незапамятных времён там не хватало одной доски, и можно не сомневаться, что, пока это зависит от Калле и Евы-Лотты, она не будет вставлена.

Случалось, бакалейщик Блюмквист, человек очень аккуратный, говорил булочнику, когда они сидели в беседке летним вечером:

– Послушай, друг, забор-то надо бы поправить, а то неаккуратно как-то.

– Ладно уж, подождём, пока ребята подрастут настолько, что станут застревать в этой дыре, – отвечал булочник.

Несмотря на любовь к булкам, Ева-Лотта всё равно оставалась худой как щепка и без труда пролезала сквозь узкую щель в заборе…

С улицы послышался свист. Это вернулся из разведки Андерс, вождь Белой розы.

– Они у себя в штабе! – крикнул он. – Вперёд, на бой, победа за нами!

Когда Ева-Лотта пошла точить кинжалы, а Андерс отправился в разведку, Калле опять занял прежнюю позицию под грушей. Короткое затишье перед тем, как разразиться войне Роз, он использовал для важного разговора.

Да-да, он вёл разговор, хотя ни одного живого существа поблизости не было. Знаменитый сыщик Блюмквист беседовал со своим воображаемым собеседником, верным спутником, который сопровождал его уже много лет. О, это был замечательный человек! Он относился к выдающемуся сыщику с глубоким уважением, которого тот так заслуживал и которое ему так редко оказывали другие, меньше всего Андерс и Ева-Лотта. Сейчас он сидел у ног своего наставника, благоговейно вслушиваясь в каждое его слово.

«Пренебрежение к преступности в нашем обществе, которое проявляют господин Бенгтсон и фрёкен Лисандер, достойно сожаления, – заверил господин Блюмквист своего собеседника, серьёзно глядя ему в глаза. – Стоит наступить малейшему затишью, как они тотчас теряют всякую бдительность. Они не понимают, как обманчиво такое спокойствие».

«Обманчиво?» – воскликнул воображаемый собеседник, потрясённый до глубины души.

«Вот именно, – подчеркнул знаменитый сыщик. – Очаровательный мирный городок, сияющее летнее солнце, этот идиллический покой – всё это может мгновенно перемениться. В любую минуту преступление может всё отравить своим ядовитым дыханием».

Воображаемый собеседник ахнул.

«Господин Блюмквист, вы меня пугаете!» – пролепетал он и боязливо оглянулся, словно за углом уже могло притаиться преступление.

«Положитесь на меня, – важно произнёс знаменитый сыщик. – Не бойтесь. Я начеку».

Собеседник едва мог говорить – настолько он был растроган и признателен. К тому же его невнятные выражения благодарности прервал воинственный крик Андерса:

– Вперёд, на бой, победа за нами!

Знаменитый сыщик Блюмквист взвился, словно его оса ужалила. Ещё раз быть обнаруженным под грушей ему вовсе не хотелось.

«Прощайте», – сказал он воображаемому собеседнику с таким чувством, будто расстаётся с ним надолго.

Война началась! Теперь Калле некогда будет лежать на травке и беседовать на криминалистические темы. Ну и ладно. По правде говоря, это же адский труд – найти преступника в этом городишке. Подумать только, с тех пор как поймали тех троих, прошёл целый год! Если бы не война Роз, то хоть с тоски помирай!

Воображаемый собеседник печально и с тревогой смотрел ему вслед.

«Прощайте, – ещё раз сказал знаменитый сыщик. – Меня призывают на военную службу. Но вы не беспокойтесь! Не думаю, чтобы именно сейчас могло случиться что-нибудь серьёзное».

Не думаю! Не думаю!.. Вон бежит знаменитый сыщик, призванный стоять на страже общественной безопасности. Он мчится по садовой тропинке к Андерсу и Еве-Лотте, мелькая загорелыми ногами и весело насвистывая.

Не думаю… На сей раз ваша проницательность вам изменила, господин знаменитый сыщик!

– У нас в городе всего две улицы, – объяснял обычно булочник проезжим.

И действительно, в городе только и было, что Большая улица и Малая улица, да ещё Большая площадь. А остальное – мощённые булыжником бугристые улочки и переулки, ведущие вниз к реке или внезапно упирающиеся в какой-нибудь полуразвалившийся дом, который по-стариковски упрямо сопротивлялся всякому благоустройству. Кое-где на окраинах можно было, конечно, встретить модные одноэтажные виллы, утопающие в роскошных садах, но они составляли исключение. Большинство садов – такие, как у булочника: порядком запущенные, со старыми, корявыми яблонями и грушами, с неухоженными, плешивыми газонами. Дома тоже были в большинстве своём такие, как у булочника, – громоздкие, деревянные. Когда-то, давным-давно, некий строитель, дав волю буйной фантазии, украсил их самыми невероятными выступами, зубцами и башенками.

Вообще-то говоря, городок этот вряд ли можно было назвать красивым, но он дышал старинным покоем и уютом. Была в нём какая-то своя прелесть, по крайней мере в солнечный июльский день, когда розы, левкои и пионы цвели во всех садах и липы на Малой улице тихо смотрелись в медленно и задумчиво текущую речку.

Направляясь вприпрыжку к штабу Алых роз, Калле, Андерс и Ева-Лотта меньше всего задумывались над тем, красив ли их городок. Они знали только, что он отлично подходит для войны Роз. Столько закоулков, где можно спрятаться, заборов, через которые можно перелезть, кривых переулочков, чтобы отделаться от преследователей, крыш, чтобы лазить, сараев и будок, где можно забаррикадироваться… Городу с такими неоценимыми достоинствами красота ни к чему. Достаточно того, что солнце светит и от тёплых камней мостовой через босые пятки по всему телу разливается приятное ощущение лета. Чуть затхлый запах с реки, иногда смешивающийся с шалым ароматом роз из какого-нибудь сада поблизости, тоже говорил о лете. А что до красоты, то киоск «Мороженое» на углу вполне даже украшал город, во всяком случае по мнению Калле, Андерса и Евы-Лотты. Какая ещё красота нужна?

Они купили себе по порции мороженого и продолжали свой путь. Возле моста им повстречался полицейский Бьёрк. Его форменные пуговицы блестели на солнце.

– Привет, дядя Бьёрк! – крикнула Ева-Лотта.

– Привет! – сказал полицейский. – Здравствуй, знаменитый сыщик, – добавил он дружелюбно и потрепал Калле по затылку. – Никаких новых происшествий на сегодняшний день?

Калле надулся. Дядя Бьёрк тоже пожинал плоды прошлым летом, когда Калле выследил преступников. Чего же он сейчас смеётся?

– Нет, никаких новых происшествий, – ответил Андерс за Калле. – Воры и убийцы получили приказ прекратить свою деятельность до завтра, потому что Калле сейчас не до них.

– Да, сегодня мы обкорнаем уши Алой розе, – сказала Ева-Лотта и мило улыбнулась Бьёрку. Он ей очень нравился.

– Ева-Лотта, иногда мне кажется, что тебе не мешало бы быть немножко поженственней, – заметил Бьёрк, озабоченно глядя на худенькую, загорелую амазонку.

Она стояла в канаве и пыталась большим пальцем ноги подцепить коробку из-под сигарет. Ей это удалось, и коробка полетела в реку.

– Женственной – пожалуйста, но только по понедельникам, – согласилась Ева-Лотта, всё так же мило улыбаясь. – Пока, дядя Бьёрк, нам некогда.

Когда проходишь по мосту, каждый раз испытываешь сильное искушение. Можно, конечно, переходить мост самым обыкновенным способом. Но ведь есть ещё перила, притом довольно узкие. И если идти по ним, то можно испытать приятное щекотание под ложечкой. Того и гляди, оступишься и бултыхнёшься в воду. Правда, этого ещё ни разу не случалось, хотя они часто переходили мост таким манером. Но ручаться ни за что нельзя. И, несмотря на то что операция по обкорнанию ушей Алой розе была очень спешной, Калле, Андерс и Ева-Лотта считали, что могут уделить несколько минут упражнению в равновесии. Это, разумеется, строго запрещалось, но Бьёрк ушёл, и никого другого поблизости не было.

Нет, кто-то был! Как раз когда они решительно влезли на перила и в самом деле почувствовали сладкое замирание в животе, на противоположном конце моста появился, ковыляя, старик Грен. Но кто же обращал внимание на Грена!

Старик остановился перед ребятами, вздохнул и произнёс, обращаясь неизвестно к кому:

– Так-так, весёлые детские забавы! Весёлые невинные детские забавы!

Старик Грен всегда так говорил, и они его иногда передразнивали. Конечно, чтобы он не слышал. Когда Калле попадал футбольным мячом прямо в папину витрину или когда Андерс как-то слетел с велосипеда и угодил лицом прямо в крапиву, Ева-Лотта вздыхала и говорила: «Так-так, весёлые детские забавы, так-так!»

Они благополучно пересекли мост. И на этот раз никто не свалился. Андерс оглянулся на всякий случай, чтобы убедиться, что их никто не видел. Малая улица оставалась пустынной, только старик Грен шёл вдалеке. Его всегда можно было узнать по ковыляющей походке.

В боярышнике за развалинами замка - там они станут искать прежде всего, - убеждал друзей Калле и, очень довольный своей догадкой, весело отпрыгнул в сторону.

Точно, - подтвердила Ева Лотта. - Лучшего места для сорочьего гнезда и не придумаешь.

Потому-то я и оставил там небольшое письмецо для Алых, - сказал Андерс. - Они жутко рассердятся, когда его прочитают. По-моему, стоит здесь остановиться и подождать, пока они явятся.

Прямо перед ними на вершине холма вздымал навстречу бледно-голубому летнему небу свои разрушенные арки старый замок. Он лежал там, всеми покинутый, недружелюбный старый замок, веками преданный забвению и упадку.

Прямо перед ним внизу раскинулись городские строения. И лишь немногие из них нерешительно вскарабкались наверх, приблизившись к могущественному соседу, стоявшему на самой вершине крутого обрыва. Подобно сторожевой заставе расположился на полпути к развалинам старый дом, скрытый наполовину пышными зарослями боярышника, сирени и вишни. Полуразвалившийся забор из реек окружал эту идиллическую картину, и, прислонившись спиной к этому забору, Андерс решил дождаться здесь отступления Алых.

- «У заброшенного замка», - произнес Калле и бросился в траву рядом с Андерсом. - Это смотря откуда считать и с чем сравнивать. Если отсюда до Южного полюса, то это далеко. А если, к примеру, спрятать Великого Мумрика в окрестностях Хеслехольма, можно все же утверждать, что это «у заброшенного замка».

Ты прав, - сказала Ева Лотта. - Разве мы говорили, что сорочье гнездо прямо-таки за углом старого замка? Но Алые слишком тупы, чтобы это понять.

Они на коленях должны благодарить нас, - угрюмо буркнул Андерс. - Вместо того чтобы спрятать Великого Мумрика в окрестностях Хеслехольма, про который никак не скажешь, что он близко, мы спрятали Мумрика совсем рядом, недалеко от дома Эклунда. Это с нашей стороны весьма любезно.

Точно, весьма любезно, - засмеялась довольная Ева Лотта. А потом неожиданно добавила: - Посмотрите-ка, на крыльце веранды сидит маленький мальчик.

Они посмотрели. На крыльце веранды действительно сидел маленький мальчик. И этого было достаточно, чтобы Ева Лотта разом забыла про Великого Мумрика. У живой и непосредственной Евы Лотты, этого испытанного и храброго воина, бывали минуты женской слабости. Тогда не помогало даже то, что предводитель Белых Роз пытался заставить ее понять: такое просто неуместно во время войны. Андерса и Калле всегда немного смущало и озадачивало поведение Евы Лотты, как только она сталкивалась с маленькими детьми. Насколько Андерс и Калле могли понять, все малыши были одинаково настырные, надоедливые, вечно мокрые и сопливые. Но Еве Лотте они казались маленькими очаровательными светлыми эльфами. Стоило ей попасть в волшебный круг таких вот светлых эльфов, как сердце этой маленькой, похожей на мальчишку амазонки смягчалось. И вела она себя так, что, по мнению Андерса, это было проявлением непозволительной слабости: она протягивала руки к малышу, а в голосе ее появлялись удивительнейшие, нежнейшие нотки, заставлявшие Калле и Андерса содрогаться от возмущения. В такие минуты дерзкой, задорной, сверхмужественной Евы Лотты, рыцаря Белой Розы, как не бывало! Ее словно ветром сдувало. Не хватало только, чтобы Алые застали ее врасплох в минуту подобной женской слабости. Тогда на боевом щите Белых Роз появилось бы позорное пятно, которое трудно было бы смыть. Так считали Калле с Андерсом.

Малыш, сидевший на крыльце, конечно, заметил, что у калитки происходит нечто необычное, и медленно зашагал по садовой дорожке. А увидев Еву Лотту, остановился.

Привет! - чуть нерешительно сказал он.

Ева Лотта стояла у калитки, и на лице ее блуждала «дурацкая», как говорил Андерс, улыбка.

Привет! - ответила она. - Как тебя зовут?

Малыш рассматривал ее своими серьезными темно-синими глазами и, казалось, не обращал внимания на ее «дурацкую» улыбку.

Меня зовут Расмус, - сказал он, выводя узоры большим пальцем ноги на песке садовой дорожки.

Потом подошел ближе, просунул свою маленькую, курносую, веснушчатую мордочку сквозь рейки калитки и вдруг увидел сидевших на траве Калле и Андерса. Его серьезное личико расплылось в широкую, восхищенную улыбку.

Привет! - сказал он. - Меня зовут Расмус.

Да, это мы уже слышали, - снисходительно отозвался Калле.

Сколько тебе лет? - спросила Ева Лотта.

Пять, - ответил Расмус. - А в будущем году исполнится шесть. А сколько исполнится тебе в будущем году?

Ева Лотта засмеялась.

В будущем году я буду уже старой-престарой тетенькой, - сказала она. - А что ты тут делаешь, ты живешь у Эклунда?

Нет, - ответил Расмус. - Я живу у своего папы.

А он живет здесь, в этом доме?

Ясное дело, он живет здесь, - оскорбился Расмус. - Иначе я не мог бы жить у него, понятно тебе?

Железная логика, Ева Лотта, - сказал Андерс.

Ее зовут Ева Лотта? - спросил Расмус, большим пальцем ноги указав на Еву Лотту.

Да, ее зовут Ева Лотта, - ответила сама Ева Лотта. - И ей кажется, что ты - симпатяга.

Поскольку Алые еще не показывались, девочка быстренько перебралась через калитку к симпатичному ребенку из сада Эклунда.

Расмус не мог не заметить, что по крайней мере один человек из трех им очень заинтересовался, и решил ответить учтивостью на учтивость. Надо было только найти подходящую тему для беседы.

Мой папа делает листовое железо, - подумав, сообщил он.

Он делает жесть? - переспросила Ева Лотта. - Стало быть, он жестянщик?

Никакой он не жестянщик, - рассердился Расмус. - Он профессор, который делает листовое железо.

Ой, как здорово! Раз так, он сделает жестяной противень для моего папы, - обрадовалась Ева Лотта. - Понимаешь, он пекарь, и ему нужна целая уйма противней.

Я попрошу папу, чтобы он сделал противень для твоего папы, - приветливо пообещал Расмус, сунув ручонку в руку Евы Лотты.

Фу, Ева Лотта, какая чепуха! - пристыдил ее Андерс. - Плюнь ты на этого мальчишку, ведь в любую минуту могут появиться Алые.

Успокойся! - сказала Ева Лотта. - Я же первая раскрою им всем черепушки.

Расмус с глубоким восхищением уставился на Еву Лотту.

Кому ты раскроишь черепушки? - спросил он.

И Ева Лотта начала рассказывать. О войне Алой и Белой Розы. О диких погонях за врагом по улицам и переулкам городка, об опасных заданиях, таинственных приказах и захватывающих приключениях, когда они темными ночами тайком удирали из дому. О достопочтенном Великом Мумрике и о том, как вскоре сюда налетят Алые, злые, как шершни, и начнется великолепное сражение.

Расмус все понял. Наконец-то он понял, что смысл жизни в том, чтобы стать Белой Розой. Ничего прекраснее на свете нет. В самой глубине его пятилетней души зародилось в этот миг безумное стремление быть таким, как Ева Лотта, как Андерс и еще как этот - ну, как звать другого мальчика, ну, как его - Калле! Быть таким же рослым и сильным, раскраивать черепушки Алым, издавать воинственный клич и красться в ночи… Он поднял на Еву Лотту широко раскрытые глаза, в которых читалось это его страстное желание, и неуверенно спросил:

Ева Лотта, а я не могу стать Белой Розой?

Ева Лотта слегка щелкнула его в шутку по веснушчатому носику и сказала:

Нет, Расмус, ты еще слишком мал.

Ну и рассердился же Расмус! Его охватил праведный гнев, когда он услыхал эти презрительные слова: «Ты еще слишком мал». Вечно только это и слышишь! Он сердито посмотрел на Еву Лотту.

Тогда, по-моему, ты - дура, - констатировал он.

И после этих слов решил бросить ее на произвол судьбы. Лучше он спросит этих мальчиков, не может ли он стать Белой Розой.

Они стояли у калитки и с интересом смотрели на дровяной сарай.

Эй, Расмус, - спросил тот, которого звали Калле. - Чей этот мотоцикл?

Ясное дело, папин, - ответил Расмус.

Скажи, пожалуйста, - удивился Калле. - Ничего себе, видать, профессор, который ездит на мотоцикле! Наверно, борода у него путается в колесах.

Какая еще борода, - зло сказал Расмус. - У моего папы нет бороды.

Разве? - усомнился Андерс. - Ведь борода есть у всех профессоров.

А вот у него нет! - повторил Расмус и с чувством собственного достоинства зашагал обратно к веранде. Эти ребята - дураки, и он больше не собирается с ними разговаривать.

Очутившись в безопасности на веранде, он обернулся и закричал всей этой троице у калитки:

Вы все - дураки! Мой папа делает листовое железо, и он - профессор без бороды!

Калле, Андерс и Ева Лотта, забавляясь, смотрели на сердитую маленькую фигурку на веранде. Они вовсе не собирались его дразнить. Ева Лотта сделала несколько быстрых шагов, чтобы броситься за ним и хоть чуточку его успокоить, но тут же остановилась. Потому что в тот самый миг дверь за спиной Расмуса отворилась и кто-то вышел на веранду.

Это был загорелый молодой мужчина лет тридцати. Крепко обхватив Расмуса, он перекинул его к себе на плечо.

Ты абсолютно прав, Расмус, - сказал он. - Твой папа делает листовое железо, и он - профессор без бороды.

С Расмусом на плечах он зашагал по песчаной дорожке, а Ева Лотта чуточку испугалась: ведь она переступила порог частного владения.

Теперь ты сам видишь, что у него нет бороды! - торжествующе закричал Расмус, обращаясь к Калле, который нерешительно топтался у калитки. - И еще он, ясное дело, умеет ездить на мотоцикле! - продолжал Расмус.

Потому что он уже мысленно представлял себе папу с длинной волнистой бородой, которая путалась бы в колесах, и зрелище это было просто невыносимым.

Калле и Андерс вежливо поклонились.

Расмус говорит, что вы делаете листовое железо, - сказал Калле, желая замять разговор о злополучной бороде.

Да, пожалуй, это можно так назвать, - засмеялся профессор. - Листовое железо… легкий металл… понимаете, я сделал небольшое изобретение.

Какое изобретение? - заинтересовался Калле.

Я нашел способ изготовить легкий непробиваемый металл, - начал рассказывать профессор.

И это-то Расмус называет «делать листовое железо»!

Да, я читал об этом в газете, - оживился Андерс. - Тогда, выходит, вы - знаменитость, вот это да!

Да, он знаменитость, - подтвердил с высоты отцовского плеча Расмус. - И бороды у него тоже нет. Понятно?

Профессор не стал распространяться о своей славе.

А теперь, Расмус, пойдем завтракать, - сказал он. - Я поджарю тебе ветчину.

Я и не знала, что вы живете в нашем городе, - удивилась Ева Лотта.

Только летом, - объяснил профессор. - Я снял эту развалюху на лето.

Потому что папа и я будем здесь купаться и загорать, пока мама лежит в больнице, - сказал Расмус. - Мы - вдвоем, совсем одни. Ясно?

Линдгрен А.

все, - предложил он. - Tы ведь была на месте преступл... ты ведь была в Прериях вчера днем? Как это получилось, что ты пошла туда совсем одна?

Ева-Лотта поджала губы.

Это... этого я не могу сказать. Это секрет. Я выполняла секретное задание.

Дорогое мое дитя, - возразил комиссар. - Мы расследуем убийство и не признаем никаких секретов. Tак зачем ты отправилась вчера к Усадьбе?

Забрать Мумрика, - ответила Ева-Лотта надувшись.

Потребовалось довольно обстоятельное объяснение, чтобы комиссар полностью уяснил себе, что за штука был Мумрик. А в протоколе, составленном после допроса, значилось очень кратко: "О себе Лисандер рассказала, что 28 июля после полудня она отправилась на пустырь, расположенный к западу от города, чтобы забрать так называемого Мумрика".

Tы кого-нибудь там видела? - спросил комиссар, когда прояснилась тайна Мумрика.

Да, - Ева-Лотта кивнула, - Грена... и еще одного... Комиссар оживился.

Расскажи поподробней, как и где ты их видела. И Ева-Лотта рассказала. Она увидела Грена со спины, на расстоянии около ста метров.

Стоп, - возразил комиссар. - Как ты могла узнать Грена на таком большом расстоянии?

Сразу видно, что вы не здешний, - сказала Ева-Лотта. - Да здесь каждый узнал бы Грена по походке. Разве не так, дядя Бьорк?

Бьорк подтвердил, что это так. Ева-Лотта продолжала свой рассказ о том, как Грен свернул на тропинку и исчез в кустах, как потом с другой стороны появился тот тип в темно-зеленых брюках и исчез в том же направлении...

Tы не помнишь, в котором часу это было? - спросил комиссар, хотя отлично знал, что дети редко указывают точное время.

В половине второго, - ответила Ева-Лотта.

Откуда ты знаешь, ты смотрела на часы?

Нет, - сказала Ева-Лотта и побледнела. - Я спросила уб... убийцу минут через пятнадцать.

Комиссар взглянул на своих коллег. Слыхали вы что-нибудь подобное? Пожалуй, допрос даст больше, чем он ожидал!

Он наклонился и внимательно посмотрел Еве-Лотте прямо в глаза.

Tы говоришь, что спросила убийцу. И ты берешь на себя смелость решить, кто убил Грена? Может, ты видела, как это произошло?

Нет. Но если я вижу, как человек скрывается в кустах, а за ним туда кидается другой человек, и потом я через несколько минут нахожу первого человека мертвым, то, естественно, подозреваю второго, кого же еще? Конечно, Грен мог споткнуться, упасть и разбиться, но пускай мне это еще докажут.

Да, Бьорк действительно прав, очень дельный ребенок!

А Ева-Лотта уже рассказывала, как зашла в Усадьбу переждать, когда те двое направились по тропинке, где лежал Мумрик. И что она там оставалась самое большее пятнадцать минут.

А потом? - спросил комиссар.

Глаза Евы-Лотты потемнели, ей было тяжело. О том, что произошло потом, рассказывать было трудней всего.

Я наскочила прямо на него на тропинке, - произнесла она тихо. - Я спросила, который час, он ответил: "Без четверти два".

Комиссар был доволен. Судебный врач смог установить, что убийство произошло что-то между двенадцатью и тремя, а показания этой девчушки давали возможность определить время гораздо точнее - между половиной второго и без четверти два. Очень важно знать, когда именно было совершено преступление. Ева-Лотта оказалась поистине бесценным свидетелем!

Он продолжал спрашивать:

Как этот мужчина выглядел? Расскажи все, что ты помнишь, все подробности.

Ева-Лотта опять назвала темно-зеленые габардиновые брюки. Потом стала вспоминать еще. Белая рубашка... Tемно-красный галстук... Ручные часы... Да, и много-много черных волос на руках.

Какое у него лицо? - Комиссар даже привстал от волнения.

У него усы и длинные темные волосы, они ему падали на лоб. Он не такой уж старый. Лицо довольно приятное. Tолько он был очень испуганный и злой. И бросился от меня бежать. Он так торопился, что уронил один вексель и не заметил.

У следователя дух захватило.

Что, что ты говоришь? Что он уронил?

Вексель, - важно повторила Ева-Лотта. - Вы разве не знаете, что это такое? Просто такая маленькая бумажка, и на ней написано "Вексель". Уверяю вас, самая обыкновенная бумажка. А из-за этих векселей, знаете, такой шум бывает!

Комиссар опять взглянул на своих коллег. Вчерашний допрос соседей Грена на Плутовской горке показал, что старик неплохо прирабатывал, ссужая деньги под проценты. Многие заметили, что по вечерам к нему приходили какие-то таинственные личности, хотя и не так часто. Очевидно, Грен предпочитал встречаться со своими клиентами за городом. При обыске у него дома обнаружили множество векселей на разные фамилии. Полиция записала все фамилии, чтобы отыскать его таинственных клиентов. Ведь один из них мог оказаться убийцей! Комиссар с самого начала догадывался о причине убийства: кто-то, запутавшись в своих денежных делах, решил разом покончить со всеми осложнениями. Да, скорее всего, так и было. И, конечно, идя на такое дело, преступник был уверен, что сумеет уничтожить все опасные для него бумаги.
И вот сейчас девочка говорит, что убийца потерял один вексель. Вексель, на котором стоит его фамилия, фамилия убийцы! Комиссар так волновался, что голос его невольно дрожал, когда он задавал следующий вопрос:

Tы подняла вексель?

Конечно.

Что же ты с ним сделала? - спросил комиссар затаив дыхание.

Ева-Лотта задумалась. Стало совсем тихо. Tолько зяблик на яблоне продолжал чирикать.

Не помню, - сказала наконец Ева-Лотта.

Комиссар издал тихий стон.

Честное слово, это была просто маленькая бумажечка, - повторила еще раз Ева-Лотта, чтобы его утешить.

Tогда комиссар, взял ее за руку и с чувством, с толком, с расстановкой объяснил: вексель - это довольно важная бумага, в ней человек подтверждает, что одолжил у кого-то деньги и обязуется их вернуть. Обязательство он скрепляет своей подписью. Tот, кто убил Грена, очевидно, поступил так потому, что не имел денег расплатиться. Он хладнокровно застрелил человека, чтобы отобрать у него те самые векселя, которые Ева-Лотта считала такими пустяками. И на бумажке, которую он уронил, написана его фамилия. Tеперь-то Ева-Лотта понимает, что она непременно должна попытаться вспомнить, куда дела вексель.

Ева-Лотта поняла и старалась изо всех сил. Она помнила, как стояла там с векселем в руке. Помнила, что именно в тот момент раздался страшный удар грома. Но дальше она ничего не помнила... Кроме, конечно, самого ужасного, что произошло после. Нет, она не помнит, куда дела вексель. Упавшим голосом Ева-Лотта призналась в этом комиссару.

Tы случайно не прочитала фамилию на векселе?

Комиссар вздохнул, но потом подумал, что нельзя же ждать, чтобы все само шло в руки. Допрос девочки и без того дал очень много. Нельзя же требовать, чтобы имя убийцы принесли ему на тарелочке. Все же, прежде чем продолжить разговор с Евой-Лоттой, он позвонил в участок и распорядился тщательно обыскать все Прерии. Место преступления, разумеется, уже обследовали самым тщательным образом, но бумажку могло унести ветром. А ее надо найти, во что бы то ни стало найти!

Потом Еве-Лотте пришлось рассказать, как она обнаружила Грена. Она говорила теперь очень тихо и время от времени проглатывала комок в горле. А ее папа опустил голову, чтобы не видеть горестных глаз дочери. Впрочем, теперь, наверное, уже недолго осталось. У комиссара было еще лишь несколько вопросов.

Ева-Лотта уверяла, что преступник не мог быть жителем их городка, иначе она бы его узнала. И теперь комиссар спросил ее:

А ты узнаешь его, если увидишь опять?

Да, - тихо сказала Ева-Лотта. - Я бы его узнала из тысячи других.

А раньше ты его никогда не видала?

Комиссар выпучил глаза. Еще один сюрприз!

Как это "отчасти"?

Я только брюки его видала, - пояснила Ева-Лотта неохотно.

Объясни, пожалуйста, понятнее.

Ева-Лотта поежилась в замешательстве.

Это обязательно? - спросила она.

Tы же прекрасно знаешь, что обязательно. Tак где же висели его брюки?

Они не висели. Они торчали из-под штор. А в них был убийца.

Комиссар быстро схватил оставшуюся булочку. Он почувствовал, что настал момент подкрепиться. А еще он подумал, что Ева-Лотта, пожалуй, не такая уж дельная, как ему показалось. Не фантазирует ли она?

Итак, - сказал он, - брюки убийцы торчали из-под штор. Чьих штор?

Грена, чьих же еще?

А ты-то где была?

На лестнице снаружи. Мы с Калле лезли по ней. В десять часов вечера в понедельник.

У комиссара не было детей, и сейчас он благодарил бога за это.

Да что же вы делали на лестнице Грена в понедельник вечером?!

А, понимаю! Вы гонялись за каким-нибудь другим Мумриком, да?

Ева-Лотта взглянула на него почти презрительно.

Что ж, по-вашему. Великие Мумрики на деревьях, что ли, растут? На свете есть только один Мумрик, во веки веков, аминь!

И Ева-Лотта рассказала о ночном переходе через крышу Грена. Бедный булочник озабоченно качал головой. А еще говорят, что девочек иметь спокойнее!

Откуда же ты знала, что это брюки убийцы?

А я не знала. Если б я знала, я б его арестовала.

Но ты же сказала... - возразил раздраженно комиссар.

Да нет, я уже потом сообразила. Ведь это были такие же темно-зеленые габардиновые брюки, как те, которые я встретила на тропинке.

Это могло быть случайностью. Не надо делать поспешных выводов.

А я и не делаю. Я же слышала, как они там в комнате шумели из-за векселей, и тот, в брюках, сказал: "Мы встретимся в среду на обычном месте! Захвати все мои векселя!" Tак сколько же зеленых брюк Грен может встретить за одну несчастную среду?

Комиссар был убежден, что Ева-Лотта права. Tеперь все ясно: мотивы, место, время. Дело стало лишь за одним - поймать преступника.

Комиссар поднялся и потрепал Еву-Лотту по щеке.

Большое спасибо, - сказал он. - Tы умница. Tы даже не понимаешь, как ты нам помогла. А теперь забудь обо всем!

Постараюсь! - обещала Ева-Лотта.

Комиссар повернулся к Бьорку.

Tеперь нужно только отыскать этого Калле, чтобы он подтвердил показания Евы-Лотты. Где его можно найти?

Рыцари Белой розы не оставляют товарища в трудные минуты полицейских допросов и других испытаний. Как и булочник, Калле и Андерс хотели присутствовать на допросе. Но предпочли, на всякий случай, разрешения не спрашивать. 10

Все газеты страны поместили на первых страницах сообщение об убийстве и много писали о показаниях Евы-Лотты. Правда, они не упоминали ее имени, зато очень много говорили о "наблюдательном тринадцатилетнем ребенке", который "держался молодцом" и сообщил полиции "необычайно ценные сведения".

Местная газетка оказалась менее сдержанной в отношении имен. Ведь в городке абсолютно все знали, что "наблюдательный тринадцатилетний ребенок" - не кто иной, как Ева-Лотта Лисандер, и редактор не видел причины, почему не написать об этом в газете. Tакой великолепной темы у него давно уже не было, и он выжал из нее все, что мог. В длинной и слащавой статье он писал, что "прелестная маленькая Ева-Лотта играет сегодня среди цветов в саду своих родителей так беззаботно, словно совсем забыла то, что ей пришлось пережить в среду в обдуваемых ветрами Прериях".

И редактор в упоении продолжал: "Да где же еще могла она забыть, где еще могла почувствовать себя в безопасности, как не здесь, у папы и мамы, в хорошо знакомой среде детства, где запах свежеиспеченного хлеба из папиной пекарни как бы служит залогом того, что есть еще мир покоя и уюта, которого не могут поколебать никакие вторжения из мира преступлений".

Редактору очень нравилось такое начало. Дальше он распространялся о том, какая Ева-Лота умница и какое исчерпывающее описание убийцы она дала. Правда, он не писал прямо "убийца", а "человек, который, как предполагают, владеет разгадкой тайны". Он привел также слова Евы-Лотты, что она узнает этого человека, если встретится с ним еще раз, и особо подчеркнул, что маленькая Ева-Лотта Лисандер, возможно, в конце концов окажется тем орудием, которое приведет бесчеловечного преступника к заслуженному наказанию.

И, таким образом, он написал как раз все то, что не следовало писать.

Полицейский Бьорк был очень встревожен, когда подал еще пахнущую краской газету комиссару. Tот прочел статью и взревел:

Написать такое - да это же возмутительно! Безобразие, да и только!

Еще более крепкие выражение употребил булочник, примчавшись немного погодя в редакцию. От ярости у него жилы вздулись на висках, и он хлопнул кулаком по столу перед носом у редактора.

Tы что, не понимаешь, что это преступление? - воскликнул он. - Неужели не соображаешь, что это может быть опасно для моей дочки?

Астрид Линдгрен

Суперсыщик Калле Блумквист

III. Калле Блумквист и Расмус

Эй, Калле! Андерс! Ева Лотта! Вы на чердаке?

Сикстен задрал голову, чтобы посмотреть, не высунется ли кто-нибудь из Белых Роз в чердачное оконце.

Интересно, куда же они подевались? - воскликнул Юнте, убедившись, что в штабе Белых Роз не замечалось никаких признаков жизни.

Их и в самом деле там нет? - нетерпеливо удивился Сикстен.

В чердачном оконце показалась белокурая голова Калле Блумквиста.

Сикстен не удостоил внимания его язвительную реплику.

Что вы делаете, хотелось бы знать.

Хм! А как по-твоему? - спросил Калле. - По-твоему, мы в дочки-матери играем?

С вас станется. А Ева Лотта с Андерсом тоже наверху? - поинтересовался Сикстен.

Рядом с Калле в чердачном оконце замаячили еще две головы.

Всего-навсего дать вам слегка по шее, - ласково ответил Сикстен.

И узнать, что все-таки будет с Великим Мумриком, - подхватил Бенка.

Может, до конца летних каникул вы так ни на что и не решитесь? - поинтересовался Юнте. - Так вы спрятали его или нет?

Андерс проворно соскользнул вниз по канату, который позволял Белым Розам быстренько спускаться вниз из своего штаба на чердаке пекарни.

А что, если мы и вправду спрятали Великого Мумрика? - спросил он.

Андерс подошел к предводителю Алых Роз, заглянул серьезно ему в глаза и, отчеканивая каждое слово, произнес:

Черно-белая птица вьет гнездо у заброшенного замка. Ищите ночью!

Чихал я… - это было единственное, что смог ответить на вызов предводитель Алых Роз.

Однако он тут же вместе с преданными ему воинами удалился в укромное местечко за кустами смородины, чтобы обсудить слова Андерса о «черно-белой птице».

Чепуха! Это наверняка сорока! - заявил Юнте. - Великий Мумрик лежит в сорочьем гнезде. Это даже малый ребенок сообразит.

Да-да, милый Юнте, это даже малый ребенок сообразит, - крикнула с чердака пекарни Ева Лотта. - Подумать только, даже такой малыш, как ты, кое-что соображает. Ты, верно, рад этому, милый Юнте.

Можно я поколочу ее? - спросил Юнте своего предводителя.

Но Сикстен счел, что Великий Мумрик важнее всего, и Юнте отказался от карательной экспедиции.

- «У заброшенного замка», - повторил Бенка и осторожно, чтобы не услышала Ева Лотта, прошептал: - Это может быть только у развалин замка.

В сорочьем гнезде у развалин замка, - удовлетворенно сказал Сикстен. - Побежали.

Садовая калитка пекарни захлопнулась за тремя рыцарями Алой Розы с оглушительным грохотом, заставившим кошку Евы Лотты, задрожав от страха, пробудиться от послеобеденного сна на веранде. А пекарь Лисандер, высунув из окна пекарни добродушное лицо, крикнул дочери:

Как по-твоему, когда вы пекарню вверх дном перевернете?

При чем тут мы? - оскорбленно возразила Ева Лотта. - Это Алые носятся сломя голову, как стадо бизонов. Мы-то так не хлопаем.

Ладно, пусть так, - согласился пекарь, протягивая целый противень с соблазнительными венскими булочками вежливым и предупредительным рыцарям Белой Розы, которые не хлопают калитками.

Немного погодя три Белые Розы выпорхнули из калитки, снова хлопнув ею с таким шумом, что почти отцветшие на цветочной клумбе пионы с легким тоскливым вздохом осыпали последние лепестки. Как это Ева Лотта сказала: стадо бизонов?!

Война Алой и Белой Розы вспыхнула два года назад, тихим летним вечером, и ни одна из воюющих сторон не желала уступать. Война бушевала уже третий год, и Андерс считал примером, достойным подражания, настоящую войну Алой и Белой Розы, которая длилась целых тридцать лет. - Если они в старину могли держаться так долго, то мы и подавно сможем, - горячо заверял он.

Ева Лотта была настроена более трезво.

Представь себе, ведь если ты будешь воевать целых тридцать лет, ты станешь к концу войны жирнющим стариком лет сорока. И если ты по-прежнему будешь валяться в канавах и охотиться за Великим Мумриком, то-то радости будет малышам! Похихикают всласть.

Да, тут было над чем призадуматься! Невесело, если тебя станут высмеивать, а еще хуже - если тебе стукнет сорок, а другим счастливчикам будет не больше тринадцати-четырнадцати.

Андерс питал явную неприязнь к этим будущим юнцам, которые когда-нибудь захватят все места, где они играли, укромные уголки, где прятались, и еще станут вести войну Алой и Белой Розы. К тому же у них, может быть, хватит наглости насмехаться над ним , над ним, который был предводителем Белых Роз еще в те далекие времена, когда этой дерзкой малышни и на свете-то не было!

Андерс очень расстроился. Слова Евы Лотты заставили его задуматься о том, что жизнь коротка и что надо играть, пока не поздно.

Во всяком случае, никому никогда не будет так весело, как нам, - утешил своего предводителя Калле. - А что до войны Алой и Белой Розы, так тем будущим соплякам ее вовек не придумать.

С этим Ева Лотта была целиком согласна. Ничто не могло сравниться с войной Роз. И когда они в будущем станут, как она предсказывала, достойными сожаления сорокалетними стариками, они всегда будут вспоминать свои удивительные летние игры, И ощущать, как здорово мчаться босиком по мягкой траве Прерии (так называли Алые и Белые Розы большой луг неподалеку от замка) вечерами, в самом начале лета. Вспомнят они и о том, как тепло и ласково булькала под ногами вода, когда они на пути к какой-нибудь решающей битве пробирались по гати из хвороста, проложенной на болоте Евой Лоттой. И как ярко светило солнце в распахнутые чердачные оконца, когда даже от деревянного пола в штабе Белых Роз пахло летом.

Да, война Роз несомненно была игрой, навечно связанной с летними каникулами, овеянной теплыми ветрами и озаренной ясными лучами солнца. Осенний мрак и зимний холод означали решительное перемирие в борьбе за Великого Мумрика. Стоило начаться занятиям в школе, как враждебные действия прекращались и начинались лишь тогда, когда на улице Стургатан зацветали каштаны, а школьные отметки, полученные в весеннем семестре, не подвергались придирчивой оценке строгих родительских глаз.

Теперь стояло лето, и война Роз расцветала вместе с настоящими живыми розами в саду пекаря. Полицейский Бьёрк, патрулировавший улицу Лильгатан, понял, что война разгорается, когда мимо него к развалинам замка пронеслись сперва Алые, а через несколько минут на той же дикой скорости промчались Белые Розы. Ева Лотта успела только крикнуть: «Привет, дядя Бьёрк!» - и ее светлая копна волос исчезла за ближайшим углом. Полицейский Бьёрк улыбнулся про себя. Подумать только, дался им этот Великий Мумрик! Как мало нужно таким молокососам для развлечения! Ведь Великий Мумрик был камешком, всего-навсего причудливым маленьким камешком. Однако же этого камешка было достаточно, чтобы подогревать войну Роз! Да, да, ведь частенько так мало нужно, чтобы вспыхнула война! Полицейский Бьёрк вздохнул. Затем задумчиво перешел мост, чтобы взглянуть на автомобиль, поставленный на другом берегу реки, там, где стоянка была запрещена. Но на полпути он остановился и устремил глубокомысленный взгляд в воду, спокойно плескавшуюся под аркой моста. Там по течению плыла старая газета. Она тихонько покачивалась на волнах, возвещая большими буквами сенсационную новость, которая была свежей вчера или позавчера, а может, и на прошлой неделе. Полицейский Бьёрк рассеянно прочитал:

НЕПРОБИВАЕМЫЙ ЛЕГКИЙ МЕТАЛЛ - РЕВОЛЮЦИЯ В ОБЛАСТИ ВОЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ.

Шведский ученый разрешил проблему, которая занимает исследователей всего мира.

Бьёрк снова вздохнул. Подумать только, если бы люди воевали лишь из-за великих мумриков! Тогда и военная промышленность была бы не нужна!

Но ему надо было взглянуть на автомобиль, стоявший в неположенном месте.

* * *

В боярышнике за развалинами замка - там они станут искать прежде всего, - убеждал друзей Калле и, очень довольный своей догадкой, весело отпрыгнул в сторону.

Точно, - подтвердила Ева Лотта. - Лучшего места для сорочьего гнезда и не придумаешь.

Прямо перед ними на вершине холма вздымал навстречу бледно-голубому летнему небу свои разрушенные арки старый замок. Он лежал там, всеми покинутый, недружелюбный старый замок, веками преданный забвению и упадку.

Прямо перед ним внизу раскинулись городские строения. И лишь немногие из них нерешительно вскарабкались наверх, приблизившись к могущественному соседу, стоявшему на самой вершине крутого обрыва. Подобно сторожевой заставе расположился на полпути к развалинам старый дом, скрытый наполовину пышными зарослями боярышника, сирени и вишни. Полуразвалившийся забор из реек окружал эту идиллическую картину, и, прислонившись спиной к этому забору, Андерс решил дождаться здесь отступления Алых.

- «У заброшенного замка», - произнес Калле и бросился в траву рядом с Андерсом. - Это смотря откуда считать и с чем сравнивать. Если отсюда до Южного полюса, то это далеко. А если, к примеру, спрятать Великого Мумрика в окрестностях Хеслехольма, можно все же утверждать, что это «у заброшенного замка».

Ты прав, - сказала Ева Лотта. - Разве мы говорили, что сорочье гнездо прямо-таки за углом старого замка? Но Алые слишком тупы, чтобы это понять.

Они на коленях должны благодарить нас, - угрюмо буркнул Андерс. - Вместо того чтобы спрятать Великого Мумрика в окрестностях Хеслехольма, про который никак не скажешь, что он близко, мы спрятали Мумрика совсем рядом, недалеко от дома Эклунда. Это с нашей стороны весьма любезно.

Точно, весьма любезно, - засмеялась довольная Ева Лотта. А потом неожиданно добавила: - Посмотрите-ка, на крыльце веранды сидит маленький мальчик.

Они посмотрели. На крыльце веранды действительно сидел маленький мальчик. И этого было достаточно, чтобы Ева Лотта разом забыла про Великого Мумрика. У живой и непосредственной Евы Лотты, этого испытанного и храброго воина, бывали минуты женской слабости. Тогда не помогало даже то, что предводитель Белых Роз пытался заставить ее понять: такое просто неуместно во время войны. Андерса и Калле всегда немного смущало и озадачивало поведение Евы Лотты, как только она сталкивалась с маленькими детьми. Насколько Андерс и Калле могли понять, все малыши были одинаково настырные, надоедливые, вечно мокрые и сопливые. Но Еве Лотте они казались маленькими очаровательными светлыми эльфами. Стоило ей попасть в волшебный круг таких вот светлых эльфов, как сердце этой маленькой, похожей на мальчишку амазонки смягчалось. И вела она себя так, что, по мнению Андерса, это было проявлением непозволительной слабости: она протягивала руки к малышу, а в голосе ее появлялись удивительнейшие, нежнейшие нотки, заставлявшие Калле и Андерса содрогаться от возмущения. В такие минуты дерзкой, задорной, сверхмужественной Евы Лотты, рыцаря Белой Розы, как не бывало! Ее словно ветром сдувало. Не хватало только, чтобы Алые застали ее врасплох в минуту подобной женской слабости. Тогда на боевом щите Белых Роз появилось бы позорное пятно, которое трудно было бы смыть. Так считали Калле с Андерсом.

Малыш, сидевший на крыльце, конечно, заметил, что у калитки происходит нечто необычное, и медленно зашагал по садовой дорожке. А увидев Еву Лотту, остановился.

Привет! - чуть нерешительно сказал он.

Ева Лотта стояла у калитки, и на лице ее блуждала «дурацкая», как говорил Андерс, улыбка.

Привет! - ответила она. - Как тебя зовут?

Малыш рассматривал ее своими серьезными темно-синими глазами и, казалось, не обращал внимания на ее «дурацкую» улыбку.

Меня зовут Расмус, - сказал он, выводя узоры большим пальцем ноги на песке садовой дорожки.

Потом подошел ближе, просунул свою маленькую, курносую, веснушчатую мордочку сквозь рейки калитки и вдруг увидел сидевших на траве Калле и Андерса. Его серьезное личико расплылось в широкую, восхищенную улыбку.

Привет! - сказал он. - Меня зовут Расмус.

Да, это мы уже слышали, - снисходительно отозвался Калле.

Сколько тебе лет? - спросила Ева Лотта.

Пять, - ответил Расмус. - А в будущем году исполнится шесть. А сколько исполнится тебе в будущем году?

Ева Лотта засмеялась.

В будущем году я буду уже старой-престарой тетенькой, - сказала она. - А что ты тут делаешь, ты живешь у Эклунда?

Нет, - ответил Расмус. - Я живу у своего папы.

Железная логика, Ева Лотта, - сказал Андерс.

Ее зовут Ева Лотта? - спросил Расмус, большим пальцем ноги указав на Еву Лотту.

Да, ее зовут Ева Лотта, - ответила сама Ева Лотта. - И ей кажется, что ты - симпатяга.

Поскольку Алые еще не показывались, девочка быстренько перебралась через калитку к симпатичному ребенку из сада Эклунда.

Расмус не мог не заметить, что по крайней мере один человек из трех им очень заинтересовался, и решил ответить учтивостью на учтивость. Надо было только найти подходящую тему для беседы.

Мой папа делает листовое железо, - подумав, сообщил он.

Он делает жесть? - переспросила Ева Лотта. - Стало быть, он жестянщик?

Никакой он не жестянщик, - рассердился Расмус. - Он профессор, который делает листовое железо.

Ой, как здорово! Раз так, он сделает жестяной противень для моего папы, - обрадовалась Ева Лотта. - Понимаешь, он пекарь, и ему нужна целая уйма противней.

Я попрошу папу, чтобы он сделал противень для твоего папы, - приветливо пообещал Расмус, сунув ручонку в руку Евы Лотты.

Фу, Ева Лотта, какая чепуха! - пристыдил ее Андерс. - Плюнь ты на этого мальчишку, ведь в любую минуту могут появиться Алые.

Успокойся! - сказала Ева Лотта. - Я же первая раскрою им всем черепушки.

Расмус с глубоким восхищением уставился на Еву Лотту.

Кому ты раскроишь черепушки? - спросил он.

И Ева Лотта начала рассказывать. О войне Алой и Белой Розы. О диких погонях за врагом по улицам и переулкам городка, об опасных заданиях, таинственных приказах и захватывающих приключениях, когда они темными ночами тайком удирали из дому. О достопочтенном Великом Мумрике и о том, как вскоре сюда налетят Алые, злые, как шершни, и начнется великолепное сражение.

Расмус все понял. Наконец-то он понял, что смысл жизни в том, чтобы стать Белой Розой. Ничего прекраснее на свете нет. В самой глубине его пятилетней души зародилось в этот миг безумное стремление быть таким, как Ева Лотта, как Андерс и еще как этот - ну, как звать другого мальчика, ну, как его - Калле! Быть таким же рослым и сильным, раскраивать черепушки Алым, издавать воинственный клич и красться в ночи… Он поднял на Еву Лотту широко раскрытые глаза, в которых читалось это его страстное желание, и неуверенно спросил:

Ева Лотта, а я не могу стать Белой Розой?

Ева Лотта слегка щелкнула его в шутку по веснушчатому носику и сказала:

Нет, Расмус, ты еще слишком мал.

Ну и рассердился же Расмус! Его охватил праведный гнев, когда он услыхал эти презрительные слова: «Ты еще слишком мал». Вечно только это и слышишь! Он сердито посмотрел на Еву Лотту.

Тогда, по-моему, ты - дура, - констатировал он.

И после этих слов решил бросить ее на произвол судьбы. Лучше он спросит этих мальчиков, не может ли он стать Белой Розой.

Они стояли у калитки и с интересом смотрели на дровяной сарай.

Эй, Расмус, - спросил тот, которого звали Калле. - Чей этот мотоцикл?

Ясное дело, папин, - ответил Расмус.

Скажи, пожалуйста, - удивился Калле. - Ничего себе, видать, профессор, который ездит на мотоцикле! Наверно, борода у него путается в колесах.

Какая еще борода, - зло сказал Расмус. - У моего папы нет бороды.

Разве? - усомнился Андерс. - Ведь борода есть у всех профессоров.

А вот у него нет! - повторил Расмус и с чувством собственного достоинства зашагал обратно к веранде. Эти ребята - дураки, и он больше не собирается с ними разговаривать.

Очутившись в безопасности на веранде, он обернулся и закричал всей этой троице у калитки:

Вы все - дураки! Мой папа делает листовое железо, и он - профессор без бороды!

Калле, Андерс и Ева Лотта, забавляясь, смотрели на сердитую маленькую фигурку на веранде. Они вовсе не собирались его дразнить. Ева Лотта сделала несколько быстрых шагов, чтобы броситься за ним и хоть чуточку его успокоить, но тут же остановилась. Потому что в тот самый миг дверь за спиной Расмуса отворилась и кто-то вышел на веранду.

Ты абсолютно прав, Расмус, - сказал он. - Твой папа делает листовое железо, и он - профессор без бороды.

С Расмусом на плечах он зашагал по песчаной дорожке, а Ева Лотта чуточку испугалась: ведь она переступила порог частного владения.

Теперь ты сам видишь, что у него нет бороды! - торжествующе закричал Расмус, обращаясь к Калле, который нерешительно топтался у калитки. - И еще он, ясное дело, умеет ездить на мотоцикле! - продолжал Расмус.

Потому что он уже мысленно представлял себе папу с длинной волнистой бородой, которая путалась бы в колесах, и зрелище это было просто невыносимым.

Калле и Андерс вежливо поклонились.

Расмус говорит, что вы делаете листовое железо, - сказал Калле, желая замять разговор о злополучной бороде.

Да, пожалуй, это можно так назвать, - засмеялся профессор. - Листовое железо… легкий металл… понимаете, я сделал небольшое изобретение.

Какое изобретение? - заинтересовался Калле.

Я нашел способ изготовить легкий непробиваемый металл, - начал рассказывать профессор.

И это-то Расмус называет «делать листовое железо»!

Да, я читал об этом в газете, - оживился Андерс. - Тогда, выходит, вы - знаменитость, вот это да!

Да, он знаменитость, - подтвердил с высоты отцовского плеча Расмус. - И бороды у него тоже нет. Понятно?

Профессор не стал распространяться о своей славе.

А теперь, Расмус, пойдем завтракать, - сказал он. - Я поджарю тебе ветчину.

Я и не знала, что вы живете в нашем городе, - удивилась Ева Лотта.

Только летом, - объяснил профессор. - Я снял эту развалюху на лето.

Родители часто мешают, когда надо воевать. Они самыми разнообразными способами вмешиваются в ход событий. Иногда торговцу бакалейными товарами Блумквисту приходило в голову, что сын мог бы помочь ему в лавке в часы «пик». И почтмейстер частенько приставал с глупыми предложениями насчет того, что Сикстену следовало бы убрать мусор с садовых дорожек и подстричь траву на лужайках. Сикстен напрасно пытался убедить отца в том, что заросший сад выглядит гораздо романтичнее. Почтмейстер только непонимающе качал головой и молча показывал на машинку, которой подстригали садовую траву.

Еще более упрямым и требовательным был сапожник Бенгтссон. Ему пришлось зарабатывать себе на хлеб с тринадцати лет, а сын должен идти по стопам отца, считал сапожник. Поэтому он железной рукой пытался во время летних каникул засадить Андерса за сапожный верстак. Но Андерс со временем научился мастерски избегать любых покушений на его золотую свободу.

Оттого-то, когда сапожник спускался в свою мастерскую, чтобы посвятить старшего сына в тайны сапожного ремесла, скамеечка, на которой должен был сидеть Андерс, большей частью пустовала.

По-настоящему человечным оставался лишь папа Евы Лотты.

Только бы ты была веселой и доброй и не очень проказничала, и я оставлю тебя в покое, - говорил пекарь, нежно кладя отеческую руку на белокурую макушку Евы Лотты.

Да, вот это папа так папа, - горько сетовал Сикстен, нарочито громко, чтобы заглушить стрекотание машинки, которой подстригали садовую траву.

Уже второй раз за короткое время безжалостный отец заставил сына посвятить себя садоводству.

Бенка и Юнте, повиснув на заборе, с участием смотрели на мучения Сикстена. Они пытались утешить его, живописуя яркими красками собственные бедствия. Бенка по меньшей мере целое утро собирал смородину, а Юнте пас маленьких братьев и сестер.

Да, если так дело пойдет, - негодовал Сикстен, - придется сражаться с Белыми Розами по ночам. За весь день свободной минутки не найдется, чтобы сделать даже самое необходимое.

Юнте кивнул головой в знак согласия:

Вот это речи настоящего мужчины! А не проучить ли нам Белых Роз нынче лее ночью?

Сикстен немедленно отбросил в сторону машинку, которой подстригал траву.

Ты не дурак, Юнте, миленький! Пошли соберемся в штабе на военный совет.

И в штабе Алых Роз, что находился в гараже Сикстена, был разработан план ночного нападения. После чего Бенку с ультиматумом предводителя Алых Роз послали к Белым Розам.

Андерс и Ева Лотта сидели в садовой беседке пекаря и ждали, когда закроется бакалейная лавка Блумквиста и Калле освободится. Чтобы скоротать время, они играли в шахматы и ели сливы. Согретый теплыми лучами июльского солнца, предводитель Белых Роз немного расслабился, и вид у него был не очень-то воинственный. Но, увидев, что по гати из хвороста, проложенной на болоте Евой Лоттой, мчится Бенка, а вода так и брызжет из-под его босых ног, он приободрился. В руках Бенка держал бумагу, и эту бумагу он, холодно поклонившись, передал предводителю Белых Роз, после чего быстро исчез тем же путем, что и появился.

Выплевывая сливовые косточки, Андерс принялся громко читать:

Этой ночью при свете луны в замке моих предков будет задан пир. Алые Розы собираются праздновать возвращение славного и достопочтенного Великого Мумрика, которого они отвоюют у язычников. Предупреждаем!!! Не мешайте нам!!! Ничтожные воображалы из банды Белых Роз, которые попробуют сунуться к нам тайком, будут беспощадно стерты с лица земли. Все до одного!

Сикстен, дворянин и предводитель Алых Роз.

Внимание! В 12 часов ночи в развалинах замка.

Андерс и Ева Лотта посмотрели друг на друга и удовлетворенно ухмыльнулись.

Пошли, предупредим Калле, - сказал Андерс, засовывая бумажку в карман брюк. - Запомни мои слова - наступает Ночь Длинных Мечей.

При свете луны маленький городок спал глубоким и беззаботным сном, ничуть не подозревая о Ночи Длинных Мечей. Полицейский Бьёрк медленно прохаживался по безлюдным улицам и тоже ничего не подозревал. Стояла тишина. Единственное, что он слышал, был стук его собственных каблуков о булыжную мостовую. Город спал, залитый потоками лунного света, и ясное сияние, озарявшее улицы и площадь, не выдавало тайну Ночи Длинных Мечей. Но вокруг спящих домов и садов лежали глубокие тени; будь полицейский Бьёрк чуть повнимательней, он бы заметил, что там, в темноте, царило оживление. Он бы заметил, как кто-то крадется неслышными шагами, пробирается тайком. Он услышал бы шепот, услышал бы, как осторожно отворяется окно в доме пекаря Лисандера; и увидел бы, как Ева Лотта вылезает из окна и спускается вниз по веревке. Он услышал бы, как за углом дома Блумквистов Калле тихонько насвистывает боевой сигнал Белых Роз, и увидел бы, как рядом с ним промелькнул Андерс и исчез в спасительной тени живой изгороди из кустов сирени.

Но полицейский Бьёрк очень хотел спать и мечтал только о том, чтобы обход его скорее кончился. Поэтому ему и в голову не пришло, что это была Ночь Длинных Мечей.

Бедные, ни о чем не подозревавшие родители Белых и Алых Роз спокойно спали в своих постелях. Никто и не подумал спросить детей, не собираются ли они продолжать военные действия ночью. Однако Ева Лотта на всякий случай оставила на подушке записку. Вдруг кто-нибудь заметит, что она исчезла. Прочитав записку, родители должны были совершенно успокоиться.

Привет! Не поднимайте шума!

Я только ненадолго вышла; немножко повоюю и думаю, что скоро вернусь домой.

Тра-ля-ля.

Ева Лотта.

Это на всякий случай, - объяснила она Калле и Андерсу, когда они карабкались по крутому склону холма к развалинам замка.

Часы на ратуше как раз пробили двенадцать - они успели вовремя.

- «Замок моих предков» - ну и заливает, - сказал Калле. - Что Сикстен хочет этим сказать? Насколько мне известно, в замке никогда не жил ни один почтмейстер.

Развалины замка лежали перед ними, залитые лунным светом, и в самом деле не особенно походили на почтамт.

Обычное хвастовство Алых, неужели не ясно, - заметил Андерс. - Их надо проучить. И к тому же Великий Мумрик наверняка у них в руках.

В глубине души Андерс был ничуть не огорчен тем, что Алые в конце концов нашли сорочье гнездо, где был спрятан Великий Мумрик, и захватили его. Ведь главным условием войны Роз было то, что сокровище время от времени меняло владельца.

Запыхавшись от трудного подъема на вершину холма, Калле, Ева Лотта и Андерс ненадолго задержались у входа в развалины. Они молча стояли, прислушиваясь к тишине, и думали о том, как опасно вступать под высокие сумрачные своды замка. И вдруг из темноты донесся страшный голос, который возвестил:

Настал час битвы между Алыми и Белыми Розами, и тысячи тысяч душ пойдут на смерть во мраке ночи!

Жуткий пронзительный хохот эхом отозвался в каменных стенах замка. И снова наступила тишина, ужасная, пугающая тишина. Казалось, хохотавшие сами были застигнуты врасплох собственным страхом перед какой-то неведомой опасностью, затаившейся во тьме.

Сражаться и победить! - решительно воскликнул Андерс и ринулся стремглав в развалины замка. Калле и Ева Лотта последовали за ним.

При свете дня они бывали здесь бессчетное число раз. Но никогда прежде не доводилось им приходить сюда ночью. Однажды - это был памятный случай - их даже заперли в подземелье замка. Тогда было довольно неприятно, но, помнится, не так ужасно, как сейчас. В полночь вступать в коварную тьму, где все что угодно могло подкарауливать их среди призрачный теней! И не только Алые. Нет, скорее вовсе не Алые, а души и привидения, которые, желая, быть может, отомстить за потревоженный ночной покой, высовывают из какой-нибудь пробоины в стене, там, где вы меньше всего ожидаете, костлявую руку скелета и душат вас.

Сражаться и победить! - снова воскликнул Андерс, чтобы подбодрить своих соратников.

Калле успокаивающе похлопал ее по плечу, и они осторожно стали продвигаться вперед, на каждом шагу останавливаясь и прислушиваясь. Где-то в этом мраке притаились Алые, должно быть, это их крадущиеся таинственные шаги были слышны в ночи - по крайней мере, хотелось надеяться, что это так. То тут, то там сквозь проломы свода светила ясная луна, и тогда все было видно почти как днем - шероховатые каменные стены, неровный пол, где надо следить за каждым своим шагом, чтобы не споткнуться. Там же, куда не мог проникнуть лунный свет, были одни лишь угрожающие тени, пугающий мрак и глухая тишина. Но в этой тишине, если как следует прислушаться, можно было уловить слабый шепот, порхающий легкий шепоток, который заползал в уши и заставлял цепенеть от страха.

Еве Лотте стало жутко. Она замедлила шаги. Кто это шепчет? То ли это Алые, то ли это слабое эхо давным-давно умолкших голосов, сохранившееся в этих каменных стенах? Ева Лотта протянула руку, желая убедиться, что она не одна. Ей необходимо было потрогать кончиками пальцев штормовку Калле, как единственную защиту от охватившего ее страха. Но штормовки Калле не было; была лишь черная пустота. Ева Лотта заплакала от ужаса. Тогда из глубокой ниши в стене высунулась чья-то рука и крепко схватила ее. Ева Лотта закричала. Она закричала так, будто настал ее последний час.

Заткнись! - сказал Юнте. - Ты воешь как сирена.

Милый Юнте! - обрадовалась Ева Лотта. Вдруг он показался ей таким славным. И они молча, самозабвенно стали драться в темноте.

В глубине же души она обиженно спрашивала себя, куда исчезли Андерс и Калле. Но тут в отдалении послышался голос предводителя Белых Роз:

Чего ты кричишь, Ева Лотта? И где, собственно говоря, Алые задают этот пир?

Юнте был не слишком силен, и крепкие кулачки Евы Лотты помогли ей вскоре освободиться. Она помчалась изо всех сил по темной галерее, а Юнте неотступно следовал за ней по пятам. Кто-то схватил ее с другой стороны, и Ева Лотта стала неистово драться, чтобы вырваться и проложить себе путь. Но этот враг был сильнее. Ева Лотта почувствовала, что руки ее стиснуты, точно кандалами. Это был, конечно, Сикстен, но Ева Лотта не собиралась легко уступать ему, ну уж нет!

Напрягая каждую мышцу, она изо всех сил толкнула его головой в подбородок.

Аи! - произнес ее противник. И произнес это голосом Калле.

Что с тобой? - спросила Ева Лотта. - Чего ты дерешься?

А чего ты сама дерешься, когда тебе приходят на помощь? - спросил Калле.

Юнте в восторге захихикал и поспешил удалиться, так как не хотел остаться в темной галерее наедине с двумя Белыми Розами. Он помчался изо всех сил по направлению к светлеющему во мраке выходу из развалин, чтобы выбраться во двор замка, и на прощание закричал:

Вот здорово! Лупите друг друга хорошенько, а мы пока удерем.

Вперед, Ева Лотта! - воскликнул Калле, и оба они ринулись по галерее следом за Юнте.

А на внутреннем дворе замка встретились и сцепились в драке предводители Алой и Белой Розы. Озаренные лунным светом, они отмахивались друг от друга длинными деревянными мечами. Ева Лотта и Калле задрожали от нетерпения, увидев, как две черные тени гоняются друг за другом вдоль стен, окружающих двор. О, это была настоящая война Роз! Именно среди таких вот средневековых стен и должны были выходить на единоборство ночью воины. Разумеется, так оно и было, когда настоящая война бушевала между настоящей Алой и Белой Розой и тысячи тысяч душ вступали в роковую ночь и шли на смерть! Словно легкое дуновение холодного неприятного ветерка, пронеслось в их сознании смутное ощущение того, как это происходило в те времена, когда война Роз не была лишь веселой игрой. И единоборство при свете луны не показалось им больше игрой. Это была борьба не на жизнь, а на смерть, борьба, которая могла кончиться только тем, что одна из черных теней, которые на их глазах носились взад-вперед вдоль стен замка, в конце концов затихла бы и никогда бы больше не шевельнулась…

Тысячи тысяч душ… - тихо прошептал Калле.

Замолчи! - сказала Ева Лотта.

Глаза ее были прикованы к сражающимся теням, и она просто дрожала от возбуждения. Неподалеку от нее стояли Бенка с Юнте и точно так же затаив дыхание следили за переменчивым ходом битвы. Тени делали выпады, отражали удары и переходили на рукопашный бой - отступали, снова шли в атаку. Все происходило в глубоком молчании, и только когда скрещивались мечи, слышался ужасный треск.

Склони их к вечному покою под колыбельную меча, - продекламировал Бенка. - И дай ему так, чтобы лопнула голова, - посоветовал он, желая разрушить жуткое очарование, которое производили на него скользящие тени.

Фу, ведь это всего-навсего Андерс и Сикстен бьются друг с другом!

Гони предводителя Алых из замка его предков! - закричал Калле, подбадривая своего друга.

Андерс старался изо всех сил. Правда, ему не удалось выгнать Сикстена из замка предков, но он загнал его назад к насосу, стоявшему посредине Двора. Рядом с насосом был обмелевший фонтан, наполненный мутной водой. И она не стала прозрачней оттого, что предводитель Алых, благодаря неосторожному шагу назад, свалился в фонтан.

Ликующий вопль Евы Лотты и Калле заглушил негодующие крики Алых. Но Сикстен уже поднялся из своей ванны. Ну и разозлился же он! Он налетел на Андерса, как разъяренный бык, и разнообразия ради Андерс решился бежать. Икая от смеха, он кинулся к стене, ограждающей двор замка, и начал карабкаться вверх. Но не успел он подняться, как подбежал Сикстен и начал карабкаться за ним следом.

Ты куда? - рассердился Андерс, глядя вниз на своего преследователя. - Тебе, наверно, пора на пир в замке твоих предков?

Я сначала надеру тебе уши, - пообещал ему Сикстен.

Андерс проворно помчался по общей крыше строений, составляющих стену замка, гадая, что было бы, если бы Сикстену удалось его схватить. Драться здесь наверху было опасно для жизни, потому что в одном месте внизу, по другую сторону стен, зияла пропасть. Стоит Сикстену отогнать Андерса метров на двадцать - и там вместо маленькой лужайки, поросшей мягкой травой, под ногами его разверзнется пугающая бездна. А глубина ее по крайней мере тридцать метров. Правда, ничто не мешало теперь Андерсу спуститься вниз с этой стены, пока еще внизу была лужайка. Но он даже не думал об этом. То, что опасно, интересно, а эта ночь создана была для риска. Может, на Андерса просто напала своего рода лунная горячка, потому что его одолевало дикое желание совершать необыкновенные подвиги. Ему хотелось сделать что-нибудь такое, от чего бы Алые просто задохнулись от злости и восторга.

А ну иди, иди сюда, Сикстен, миленький, - поманил он. - Прогуляемся вместе под луной?

Иду, иду, будь спокоен, - проворчал в ответ Сикстен.

Он понял, что намеревается сделать Андерс, но Сикстен был не из тех, кто тут же задыхается от восторга.

Стена была примерно двадцать сантиметров шириной - настоящая тропка для того, кто привык балансировать на узком гимнастическом бревне в школе.

Андерс сделал несколько медленных шагов. В этот миг в душе его раздался голос разума, и еще не поздно было послушаться его.

Сикстен подобрался пугающе близко и, заметив колебания Андерса, язвительно улыбнулся от восторга:

Сюда идет тот, кто видит тебя насквозь; он видит и кровь твоего сердца. Ты ведь не боишься, а?

Боюсь?! - возмутился Андерс, не испытывая больше ни малейших сомнений. Несколько быстрых шагов - и он снова движется по стене. Путь к отступлению закрыт. Метров пятьдесят, по крайней мере, он должен балансировать над этой бездной. Он попытался не глядеть вниз, смотреть лишь прямо перед собой на стену, серебристой лентой, протянувшуюся перед ним в лунном свете… Очень длинной серебристой лентой и такой узкой! Внезапно ставшей пугающе узкой! Не потому ли вдруг так ослабли его ноги? Ему захотелось обернуться, чтобы посмотреть, где сейчас Сикстен. Но он не смел, да это было и не нужно. Потому что буквально за спиной он слышал тяжелое дыхание Сикстена. И дыхание это было довольно неровным. Сикстен определенно боялся… и Сикстен тоже… Да и сам Андерс теперь смертельно боялся. Что правда, то правда… А там, у сторожевой стрелковой площадки, вскарабкались на стену все остальные Розы. Они стояли и с величайшим ужасом смотрели на безумство своих предводителей.

Сюда идет тот… кто увидит… кровь сердца твоего, - бормотал Сикстен.

Но кровожадность его не казалась уже столь убедительной.

Андерс задумался в нерешительности. Конечно, можно было бы соскочить со стены во внутренний двор замка. Но это был бы прыжок с высоты трех метров на твердую каменную кладку. А медленно и осторожно спуститься вниз было никак нельзя. Потому что, прежде чем начать спускаться вниз, нужно было встать на колени. А у Андерса не было ни малейшего желания вставать на колени даже рядом с грозной пропастью. Нет, единственное, что можно было сделать, - это продолжать идти вперед, не отрывая воспаленных глаз от сторожевой стрелковой площадки на другом, противоположном спасительном углу стены.

Быть может, Сикстен боялся чуточку меньше. Во всяком случае, у него сохранились еще остатки присущего ему мрачного юмора. Андерс услышал за спиной его голос:

Я все ближе и ближе, - говорил он. - Я все ближе и ближе и скоро подставлю тебе ножку. Вот будет весело!

Он вовсе не думал всерьез угрожать предводителю Белых Роз. Но для Андерса эта угроза оказалась роковой. Один лишь намек, что кто-то сзади может подставить ему ножку, испугал его насмерть. Он полуобернулся к Сикстену и пошатнулся.

Берегись! - отчаянно закричал Сикстен.

Ева Лотта закрыла глаза. Отчаянные мысли пронеслись у нее в голове… Неужели не найдется хоть кто-нибудь, кто бы им помог?… А кто пойдет и сообщит фру Бенгтссон: «Андерс разбился насмерть»?… И что скажут ей мама с папой?

Смотрите, он висит на кусте!

Ева Лотта открыла глаза и с опаской поглядела вниз, в пропасть. И в самом деле, там на кусте висел Андерс. Маленький кустик пустил корни на склоне холма, чуть ниже стены, и кустик этот предусмотрительно поймал предводителя Белых Роз, когда он летел навстречу верной смерти.

Сикстена Ева Лотта тоже не увидела. Он рухнул со стены от страха.

Но он успел свалиться на внутренний двор замка, где наверняка разбил в кровь колени и руки, но все-таки остался в живых.

А вот удастся ли спасти жизнь Андерса? Это еще вопрос. Кустик был таким маленьким и жалким, и он так пугающе сгибался под тяжестью предводителя Белых Роз! Сколько он еще продержится, прежде чем сорвется в пропасть, захватив с собой Андерса в качестве пассажира?

Ева Лотта жалобно причитала.

Что нам делать, что нам делать? - повторяла она, глядя на Калле своими черными от отчаяния глазами.

Как всегда, когда грозила опасность, знаменитому сыщику Калле Блумквисту пришлось взять руководство на себя.

Держись, Андерс! - закричал он. - Я принесу веревку!

Поторопись, Калле! - закричал Юнте, когда Калле сломя голову выскочил из ворот замка.

Быстрее, быстрее! - кричали они все, хотя это было излишне. Калле и так спешил изо всех сил.

Они пытались поддержать мужество и в Андерсе.

Только не волнуйся! - кричала Ева Лотта. - Калле скоро вернется с веревкой!

Андерс и в самом деле нуждался в утешении, потому что его положение было невеселым. Он медленно, осторожно забрался на куст и сидел теперь на нем верхом, как ведьма на метле. Он не смел заглянуть вниз, в пропасть, не смел кричать, не смел шевельнуться. Он ничего не смел. Он мог только ждать, в отчаянии глядя на куст. Куст сгибался под его тяжестью у самого корня, кора потрескалась и превратилась в мелкие полоски, и он видел белые волоконца, которые гнулись и трещали. Если Калле не поторопится, веревка уже не понадобится.

Почему он не возвращается? - всхлипнула Ева Лотта. - Почему он не торопится?

Если бы она только знала, как торопился Калле! Он летал вокруг, словно оса, и искал. Искал, искал, искал… но никакой веревки не было.

Помогите! - в страхе шептал Калле.

Помогите! - побелевшими губами шептал Андерс, сидя на кусте, которому оставалось так мало времени расти и зеленеть.

Ой, ой, ой! - повторял поднявшийся на сторожевую стрелковую площадку Сикстен. - Ой, ой, ой!

Но тут - наконец-то - появился Калле, и в руках он держал веревку.

Надо было спешить. Калле знал, что нужно делать. Отыскать камень и крепко привязать его к одному концу веревки. Перебросить камень через стену, желательно не ударив при этом Андерса по голове. Надеяться, что Андерс схватится за конец веревки, прежде чем будет слишком поздно.

Когда торопишься, когда дорога каждая секунда, руки становятся такими неловкими!…

А внизу ждет Андерс, глядя горящими глазами вверх, на стену замка. Неужели так и не придет спасение? Нет, оно приходит. Через стену перелетает веревка. Но падает она слишком далеко, его нетерпеливым рукам ее не достать.

Правее! - кричит со своего наблюдательного пункта Ева Лотта.

Калле и все остальные, стоящие под стеной, изо всех сил тянут и дергают веревку, пытаясь придвинуть ее поближе к Андерсу. Но ничего не Щ получается. Видно, веревка застряла, зацепилась за что-нибудь, за какой-нибудь маленький выступ на самом краю стены.

Я не выдержу, - шепчет Ева Лотта, - не выдержу.

Она видит, как мальчики безуспешно тянут веревку. Она видит, что Андерс чуть ли не теряет сознание от страха… и видит куст, все ниже и ниже склоняющийся к пропасти… «О Андерс, белейшая из Белых Роз, наш предводитель!»

Я больше не выдержу! Ни одной секунды!

Быстро и легко бежит она босиком с площадки к стене.

Держись, Ева Лотта! Не заглядывай вниз, в пропасть, беги, беги к этой веревке, нагнись, присядь, хотя ноги у тебя дрожат, отцепи веревку, подвинь ее, встань, повернись на этой узенькой стене и беги обратно на сторожевую площадку!

Готово! Она начинает безудержно плакать.

Но Калле уже опускает веревку. Камень болтается перед Андерсом. Осторожно, осторожно протягивает он к нему руки. Куст клонится все ниже и ниже. Ева Лотта закрывает лицо руками. Но ей ведь надо вести наблюдение, она должна заставить себя смотреть… Но вот… вот… вот куст отрывается от склона холма, корни его не в силах больше держаться за расселину в скале. Ева Лотта видит, как что-то зеленое, медленно кружась, падает вниз и исчезает. Но в самую последнюю секунду Андерс хватает веревку.

Он поймал ее! - кричит Ева Лотта. - Он поймал ее!

Они столпились вокруг Андерса. Как они любят его, как радуются, что он не свалился вместе с кустом в пропасть! Калле незаметным, легким Движением дотрагивается до руки Андерса. Он такой славный, Андерс, здорово, что он жив!

Куст провалился в тартарары! - как бы подводит итог Ева Лотта, и все восхищенно смеются.

Но предводитель Алых ошибается. Пройдет немало времени, прежде чем Алые и Белые Розы снова сойдутся в битве.

Три Белые Розы, веселые и довольные, отправились домой. Ночь не прошла даром, а происшествие с Андерсом не вывело их из равновесия. Они обладали завидной способностью юности воспринимать жизнь такой, какой она складывалась в данную минуту. Пока Андерс сидел верхом на кусте, они были вне себя от страха, но что пользы бояться после того, как все кончилось благополучно? Да и Андерс ни на йоту не был испуган. Он вовсе не желал видеть кошмарные сны об этом мелком нервном потрясении. Он собирался пойти домой и спокойно выспаться, а потом с надеждой отправиться навстречу дню, полному новых опасностей.

Но никто не знал, что никому из Белых Роз не суждено было спать в эту ночь.

Они гуськом шли по узкой тропинке обратно в город. Они не чувствовали большой усталости, но вот Калле широко зевнул и сказал, что в некоторых кругах принято спать по ночам и что не мешало бы им самим проверить, хорошо это или плохо.

Расмусу это наверняка бы понравилось, - ласково заметила Ева Лотта и остановилась возле дома Эклунда. - Какой же он, наверно, хорошенький, когда спит!

Ну, ну, не надо, Ева Лотта! - взмолился Андерс. - Не начинай все сначала.

Да, разумеется, в это время и Расмус и его папа преспокойно спали в своем уединенном жилище. На верхнем этаже было открыто окно, и ветерок шевелил белую занавеску, которая словно приветствовала трех ночных путников, идущих мимо по дорожке. И приветствовала так тихо, так спокойно, что Андерс невольно понизил голос, чтобы не разбудить того, кто спал за этой чуть колыхавшейся занавеской.

Но кто-то был менее вежлив и не очень беспокоился, что кругом все спят; кто-то ехал в автомобиле, приближающееся фырканье которого нарушало тишину. Уже можно было слышать, как этот кто-то переключает скорости на подъеме, как тормозит с раздражающим скрежетом, - и потом снова наступила тишина.

Интересно, кто так поздно ездит на машине, - сказал Калле.

Какое тебе дело! - отрезал Андерс. - Пошли, чего мы тут ждем?

Но в глубине души Калле уже пробудился суперсыщик.

Было время, когда Калле, строго говоря, был вовсе не Калле, а господин Блумквист, знаменитый сыщик, проницательный, непобедимый, охраняющий безопасность общества и разделяющий своих ближних, главным образом, на две группы: «уже арестованных» и «еще не арестованных».

Но с годами он стал разумней и теперь лишь в отдельных случаях ощущал себя суперсыщиком.

Сейчас был именно такой случай. Именно такой случай.

Интересно, куда направится тот, кто приехал в автомобиле? На холме только один-единственный дом - Эклунда. Он расположен как передовой сторожевой пост, далеко от остальных городских домов. Но не похоже, чтобы профессор, живущий в этом доме, ожидал гостей, - дом спит. Может, в автомобиле сидят влюбленные, которые приехали сюда помечтать? Тогда это влюбленные, которые совершенно не знают здешних мест. Настоящие романтические места находятся в прямо противоположной стороне города. И нужно совсем помешаться от любви, чтобы выбрать эту петляющую по холмам дорогу для ночных мечтаний.

Для гостей профессора эти люди вели себя довольно странно.

Если ты дорогой гость, то вряд ли станешь красться тайком, словно боишься, что тебя схватят. И не обходишь вокруг дома, проверяя, открыты ли двери и окна. Дорогой гость, обнаружив, что дом заперт, не приставляет лестницу к открытому окну на втором этаже и не взбирается туда.

Но именно так поступили ночные посетители.

Ой, умираю! - задохнулась от ужаса Ева Лотта. - Смотрите, они в самом деле лезут наверх!

И если верить глазам, гости в самом деле поднялись по лестнице.

Дети лежали в канаве и испуганно смотрели на открытое окно с его тихо колыхавшейся занавеской. Прошла целая вечность. Вечность ожидания. Вечность молчания, нарушаемая лишь их беспокойным дыханием и слабым шелестом предрассветного ветра в верхушках вишневых деревьев.

Наконец один из тех двоих показался на лестнице. Он что-то нес в руках. Ради всего святого, что же он нес?

Расмус, - прошептала Ева Лотта, и лицо ее побелело. - Смотрите, они похищают Расмуса.

Когда незнакомец вышел со своей ношей из калитки и исчез, Ева Лотта разразилась бурными рыданиями. Повернув свое мертвенно-бледное лицо к Калле, она жалобно запричитала, точь-в-точь как тогда, когда Андерс висел на кусте.

Что нам делать, Калле, что нам делать?

Но Калле был слишком потрясен, чтобы дать вразумительный ответ. Нервно проведя рукой по волосам, он заикаясь произнес:

Н-не знаю… н-нам… н-нам н-надо сбегать з-за дяд-дей Бьёрком… н-нам н-надо…

Он изо всех сил старался преодолеть это противное оцепенение, мешавшее ему ясно и отчетливо думать. Здесь вскоре должно было что-то случиться. Но Калле никак не мог угадать, что именно. Поразмыслив, он понял, что им не успеть вызвать полицейского. Эти негодяи похитят дюжину малышей, прежде чем сюда подоспеет полицейский, да и кроме того…

А вообще-то ты ездишь даже лучше, чем твой отец, - сказал Андерс.

Они вывели мотоцикл на дорогу.

На песке было несколько едва заметных вмятин от автомобильных покрышек, но это были единственные следы, которые оставили после себя киднэпперы. Черная машина была уже далеко.

По какой дороге она поехала?

Ева Лотта сказала, что будет делать так, как Гензель и Гретель.

Они бросали крошки хлеба, - крикнул Андерс, - и мелкие камешки!

Да, если Ева Лотта захватила с собой в машину мелкие камешки, значит, эта девчонка еще лучше, чем я думал, - сказал Калле. - Хотя на нее это похоже. Она всегда что-нибудь придумает.

Они подъехали к первой развилке, и Калле притормозил. По какой дороге они поехали? По какой дороге?

Там лежал клочок бумаги, застрявший в траве у обочины. На нем написано: «Танцы». Но ведь у обочин всегда валяется столько бумажного хлама, и они не обратили на бумажку особого внимания. Чуть подальше лежало кое-что другое - кусочек пшеничной булочки. Андерс с ликующим воплем указал на него. Ведь Ева Лотта поступила точь-в-точь как Гензель и Гретель. А через несколько метров лежал еще один клочок красной бумаги. Видно, эти клочки что-нибудь да значили.

Приободрившись, Калле с Андерсом свернули на дорогу, которая, извиваясь, вела к морю. Об усталости они и думать забыли. Не то чтобы они были в хорошем настроении, но к их тревоге и страху примешивалась доля своеобразного бодрящего возбуждения. Мотоцикл мерно тарахтел, поглощая километр за километром дороги, которая должна привести их к неведомой цели, где ждали неведомые опасности. Азарт опасности и быстрая езда вызывали в них это странное возбуждение.

Они не спускали глаз с дороги. То тут, то там они видели клочок красной бумаги, словно маленький веселый привет от Евы Лотты.

Наконец они добрались до лесной дороги. Добрались до нее и чуть не проехали мимо. Потому что она была такая незначительная, едва заметная. Но в последнюю минуту Андерс обнаружил хорошо знакомый клочок красной бумаги, пламенеющий среди сосен.

Стоп! - закричал он. - Мы едем не туда! Они отправились в лес.

Какая это была узенькая красивая дорога! Утреннее солнце играло между деревьями, освещая темно-зеленый мшистый лесной покров и нежные цветы линнеи . Недалеко от дороги, на верхушке ели сидел черный дрозд и выводил такие упоительные трели, словно в мире и не было никакого зла.

Но когда Калле и Андерс въехали в сосняк, им стало совершенно ясно, что черный дрозд ошибается. Всеми фибрами своей души они почувствовали: надвигается что-то злое и опасное, не имеющее ничего общего с цветами и птичьим пением.

Дорога вела вниз. Все вниз и вниз. Среди деревьев мелькнуло что-то голубое. Море! И старый ветхий причал в конце дороги. А на самом краю причала - последний привет от Евы Лотты: ее красная заколка для волос.

Они стояли, задумчиво глядя на морской залив. Легкий утренний туман только-только начал рассеиваться, и на водной глади, медленно покрывающейся рябью от утреннего ветерка, играли солнечные лучи. Здесь было так тихо! Так пустынно, как в первое утро сотворения мира, когда не было еще на свете людей.

Зеленые острова и голые шхеры закрывали горизонт. Казалось, этот неширокий морской залив был озером. В нескольких сотнях метров от причала лежал большой остров, заслонявший собой выходной фарватер в открытое море. Большой, гористый, поросший лесом остров казался совершенно необитаемым.

Нет, необитаемым он не был! Над верхушками деревьев к нему тянулся легкий, тонкий дымок-

Вот оно где, это осиное гнездо, - сказал Калле.

Ату их! - закричал Андерс.

Как по-твоему, хватит у нас сил проплыть так далеко?

Тс-с-с, - прошипел Андерс. - Ерундовое дело. А раз здесь нет ни одной лодки…

Возле самого причала стоял сарай. Калле подошел к нему и потрогал запертую дверь. «Может, там найдется какая-нибудь лодка? Во всяком случае, там найдется автомобиль», - внезапно подумал он, увидев примятую колесами, мокрую от росы траву. Черный автомобиль спрятан в сарае - теперь Калле это стало ясно. И он почувствовал глубокое удовлетворение оттого, что им удалось выследить киднэпперов, по крайней мере вплоть до самого причала. Они правильно поступили, тут же начав их преследование, - теперь он это знал. Следы, оставленные Евой Лоттой, эти клочки бумаги и крошки булки, вскоре будут уничтожены ветром и птицами, а кому бы потом пришло в голову искать киднэпперов в этих пустынных, безлюдных шхерах?

Калле бросил испытующий взгляд на остров. Да, им придется плыть туда, но это не самое худшее. Только бы все было удачно. Но сначала надо спрятать мотоцикл в лесу.

Они чувствовали себя десантниками, высадившимися на вражеский остров, когда после долгого плавания, посиневшие от холода, с трудом выбрались на берег. А вторгаться на вражеский берег совершенно голыми было тоже рискованно. Без одежды чувствуешь себя еще более беспомощным и беззащитным.

Но враг не показывался, и они уселись на нагретый солнцем камень, чтобы высохнуть и чуточку согреться. Развязав свои узелки с одеждой, они убедились, что рубашки и брюки не настолько промокли, чтобы их нельзя было надеть.

Интересно, что сказали бы Алые, если б узнали об этом, - сказал Калле, юркнув головой в рубашку.

- «Суперсыщик Блумквист в своем репертуаре», - сказали бы они, - заверил его Андерс. - Стоит тебе куда-нибудь пойти, как ты тут же натыкаешься на мошенников и бандитов.

Наконец Калле натянул на себя рубашку. Он стоял перед Андерсом, задумчиво склонив голову набок. Из-под короткой маленькой рубашки виднелись длинные загорелые ноги, и вид у него был очень ребяческий - он вовсе не был похож на суперсыщика.

Да, разве это не удивительно, - произнес он, - вечно мы вляпаемся в какую-нибудь историю, вечно…

Верно, - согласился с ним Андерс, - то, что случается с нами, бывает только в книгах.

А может, все это в самом деле написано в книге, - сказал Калле.

Ты что, рехнулся? - удивился Андерс.

Может, нас и нет вовсе, - мечтательно продолжал Калле. - Может, мы всего-навсего ребята из книги, которую кто-то придумал.

Да, ты-то, может, и вправду из книги, - рассердился Андерс. - Меня бы не удивило, если бы ты в конце концов оказался опечаткой. Но только не я, прошу запомнить.

Ты просто этого не знаешь, - стоял на своем Калле. - Может, ты герой книги, которую я сочинил…

Катись-ка ты, - рассердился Андерс. - В таком случае ты - герой книги, которую сочинил я, и я начинаю раскаиваться, что однажды выдумал тебя.

Вообще-то есть хочется, - признался Калле.

Они понимали, что сидеть здесь и сомневаться в собственном существовании было пустой тратой времени. Их ожидали важные и рискованные задачи. Где-то там, за этими елями и соснами, должен быть дом с трубой, выпускавшей тоненькую струйку дыма. Где-то там были Ева Лотта, Расмус и профессор. Необходимо было их найти.

Мы пойдем вон туда, - заявил Калле, ткнув пальцем в сторону леса. - Туда, где мы видели дым.

Меж густых елей по поросшим мхом скалистым валунам, по топям с благоухающим багульником, через черничник, мимо муравейников и сквозь колючие заросли шиповника вилась узенькая тропка. Они шли по ней молча, настороженно, готовые к бегству при первой опасности. У них было такое ощущение, что опасность подстерегает их повсюду. Когда Калле, который шел впереди, внезапно кинулся к широкой ели и укрылся за ней, Андерс побледнел от испуга и, не тратя времени на вопросы, с быстротою молнии последовал его примеру.

Вон там, - прошептал Калле, указывая на ель. - Глянь туда!

Но зрелище, которое представилось взгляду Андерса, когда он осторожно выглянул из-за ели, было вовсе не пугающим, напротив!

Он увидел загородный домик, настоящую хорошенькую дачку, а перед ней открытую, залитую солнцем полянку среди скал, защищенную от суровых ветров густыми елями. Красивую полянку, поросшую мягкой, как бархат, травой. А на зеленой траве - профессора с Расмусом на коленях. Да, в самом деле, они сидели на траве! Расмус и профессор… и еще один человек.