Ерофеев венедикт васильевич. Биография венедикта ерофеева

Венедикт Ерофеев был одним из тех писателей, кто не мог не писать. И многие его книги попросту не укладывались в каноны столетиями назад созданных жанров.

У него были удивительные глаза – как у ребенка, с детской наивностью робко смотрящие на мир. Казалось, что в них – в этих глазах – выражалась и вся мировая скорбь, и жалость, которую завещал нам Христос на кресте. Какая-то христианская, самоотверженная жалость ко всему человечеству – миру хищническому, грубому, которого он сторонился. Так и пытался всю жизнь уединиться, забиться куда-то, сжавшись в комок. Но нет — как кафкианского героя, его все равно находили, все равно обвиняли в самых смертных грехах, на месте же судили и подвергали жестокой расправе. Просто потому что это единственный удел любого обладателя чистого или, как сказал бы гончаровский Штольц, «золотого» сердца, любого праведника. В том числе и современного.

Вот его лирический герой просыпается в неизвестном подъезде. Будем перманентно отождествлять его и с личностью автора. В нашем случае это такое же абсолютное слияние рассказчика и писателя, как и, допустим, в пушкинском «Евгении Онегине».

Осеннее солнце – насыщенно-рыжее, словно яичный желток – еще только всходит в бледно-голубом небе. Из окошка в одном из пролетов явствует – по земле лоснится утренний туман. На лестничной клетке царит полумрак, откуда-то снизу доносятся шаги и чьи-то обрывочные, эхом отражающиеся возгласы. Хлопают двери, колокольцами звенят ключи. Утренний холодок пробирает нутро, пульсируя где-то под плотной кожей сапог и в области поясницы.

Глаза героя открываются – они еще застланы послесонной пеленой и не выветрившимся хмелем. В руках его чемоданчик с «розовой крепкой за рупь тридцать семь» , «кубанской» и гостинцами – конфетами «Василек» и стаканом орехов. Для девушки с «косой до самой попы» и «кроткого» малыша, который пока может выговорить одну лишь букву «Ю» — такую символичную.

Сегодня он спал, прижав этот чемоданчик, как и всегда, к сердцу. Усевшись на ступеньке или прислонившись к холодной стене, в сидячем положении свернувшись калачиком и опустив книзу голову – к коленям.

Герой отрывает свое тело от земли и не справляется с навалившейся на него гравитацией. Из недр утробы к самому горлу подходит рвотный комок. До омерзения щекотливо в брюшной полости. На языке – кислое и вязкое послевкусие.
Пошатываясь, он не выходит – нет, вытекает на открытое пространство. Из открывшейся двери его резко обдает дыханием осени.

«Если хочешь идти налево, Веничка , — говорит он себе, хватаясь за колонну, чтобы не стошнило, — иди налево, я тебя не принуждаю ни к чему. Если хочешь идти направо – иди направо» .

Всюду героя обступают прохожие. Каждый старается миновать его стороной, а если и замечает его в своем поле зрения, то окидывает с головы до пят уничижительно-оценивающим взглядом.

С тем же пренебрежением, ханжески-холодным тоном к нему обращается официант привокзального ресторана.

В нем – в ресторане — влажно и затхло. Из динамика тем временем надрывно льется голос легендарного тенора Ивана Козловского.

Ерофеев поднимает свои лучистые, еще не промутнившиеся глаза, просит хересу и взором встречается уже с официантом, в зрачках которого играет пламя – хищническое пламя, выдающее в нем зверя. И эта звериная сущность не заставляет долго ждать своего проявления. Уже через несколько мгновений Ерофеева, как провинившуюся шавку, хватают за шиворот-загривок и выталкивают на улицу, обсыпав вслед проклятиями.

С трудом перемещаясь в пространстве, в тринадцатую по счету пятницу Веничка доковыляет до Курского вокзала и сядет в свой судьбоносный «петушинский» вагон. В тринадцатый и последний раз.

Не зря я упомянул вначале именитый роман Ивана Александровича Гончарова. Поскольку с Обломовым Веничку многое роднит. По сути, Веничка и есть Обломов, но не просыхающий — такой же «лишний человек», только лишь опустившийся на самое дно.

От пьянства Илью Ильича спасало не только дворянство – пробуждением к жизни его прекрасной души, томящейся в угасающем теле, были озабочены близкие друзья, которых он имел. А кто пробудит Ерофеева? Кто придет и оторвет его от горлышка спиртного? Кому он сможет выдать накопившуюся горечь? Кто, в конце концов, сможет понять его в этом мире? Потому на протяжении всей поэмы Веничка и будет искать утешения если не на дне бутылки, то в алкоголических галлюцинациях, беседах с Господом – «всем в синих молниях» – и ангелами, с материнской нежностью опекавшими его вплоть до трагического конца. Потому что в финале от него отвернутся даже они. Будут издевательски тихонько похохатывать на своих небесах – как дети, глумящиеся над обезображенным трупом. Иллюзии, которыми он упивался, развеялись, а, может, на место их пришли другие. На этот раз уже не такие утопические, не обманчивые, не согревающие душу аки бальзам, а трезвые. Протрезвился не разум — протрезвилась душа. «Еще открытая , — как сказал бы Веничка, — для впечатлений бытия» . Этим, к слову сказать, он и отличался от Обломова. Ерофеев никогда не был разочарован в окружающих его людях. Однако, как и Илья Ильич, Веничка прекрасно осознавал глубину своего падения. Помните, как Обломов задолго предвидел исход не только отношений с Ильинской, но и свой собственный; предупреждал ее? Так и здесь. Ведь что есть писательство? Это не только обличение пороков, но и попытка взглянуть на что-либо свысока, как бы встать над этим. Так и Веничка – в «Петушках», в юношеских записках, во многих других произведениях, не относящихся к биографическим, он смотрел на свое беспробудное пьянство и разгульную жизнь свысока. Смотрел, не мог ничего с собой поделать и пил. Сначала брался за перо – изливался в отрывистых, хаотичных, безудержных строчках – затем за «горькую»… И вновь смотрел.

Говорят, писать Ерофеев начал еще в детстве – чуть ли не с пяти лет. Тому способствовала и его мать – Анна Андреевна.

Сын Ерофеева – тоже Венедикт – рассказывал, что когда она посещала их скромный домик в деревне Мышлино (что под Петушками), то, обычно, присоединяясь к запойному чтению отца, читала вслух и детям.

Но мало кто знает, что первые годы своей жизни Венедикт Васильевич провел в кировском детском доме – и это с его-то ранимостью, оголенностью чувств, неспособностью супротивиться враждебной окружающей среде.

Венедикт Ерофеев родился в небольшом поселке с типичным промышленным названием – Нива-2. Отец Венички работал начальником железнодорожной станции. За два года до войны его репрессировали. Как жене зека, матери Венички не позволили самостоятельно воспитывать сына.

Окончил школу Ерофеев с золотой медалью. Что, в общем-то, неудивительно. За малейшую провинность, даже за невинную «четверку», Веничку строжайшим образом наказывали.

Единственным из всего своего провинциального городка он поступает не абы куда – в МГУ, на филологический факультет. Однако учится он там недолго. На втором курсе из университета его исключают. Формально – за неуспеваемость. Но не стоит забывать, что за Веничку тогда боролся чуть ли не весь преподавательский состав. Остается последняя версия – изгоняют за непосещение военных курсов, которые Ерофеев старательно прогуливал. Не просто не считал нужным учиться военному делу – армия была для него символом, одним из филиалов того самого грубого мира, от которого Веничка будет всю жизнь сторониться.

Об этом времени, к слову сказать, писатель упоминает в своих «Записках психопата». Упоминает, как стал «скатываться по наклонной» после исключения, как корыстно, злобно мыслил обо всех своих сокурсниках, как потихоньку запил, а затем и закурил, месяцами отлеживал бока и бездеятельно следил, как по очереди «уходят» сначала отец, а затем и арестованный брат.

Веничка пытался устроиться и в другие педагогические институты – в Орехово-Зуевский, Коломенский, Владимирский, однако, рано или поздно, его все равно отчисляли. Вот и думай – человек, обладающий удивительной эрудицией, незавидной начитанностью, уникальным писательским слогом, и гонимый всеми учебными заведениями. Даже какими-то невзрачными сельскими. Должно быть, истинное образование – это, в первую очередь, самообразование, путь многих мыслителей. Таких, как Лев Николаевич Толстой, бросивший университет на втором курсе, или Иван Крылов, самостоятельно изучавший французский язык в пятидесятилетнем возрасте.

Большую часть жизни Ерофеев провел в разъездах – гостил у друзей, случайных знакомых и сожительниц, тем самым скрываясь от призыва. С собой он таскал многочисленные записные книжки, в которые заносил не просто плоды случайных озарений или нежданно пришедшие мысли – вел настоящую статистику. В своем роде это было самое настоящее исследование. Исследование внутренних течений бытия, незаметных случайностей, из которых складывается человеческая жизнь. Венедикту Васильевичу искренне было интересно, почему, например, двадцатого января прошлого года было минус восемь градусов, а двадцатого января этого года – уже минус восемнадцать. Сын писателя вспоминал, как Ерофеев каждый день старательно наблюдал и описывал развитие комнатных растений, которые он самостоятельно выращивал на подоконнике. Тем же он занимался и на даче одного знакомого художника, выращивая различные овощи на его грядках.

Где бы он ни находился, он всегда писал. Хотя бы о погоде, об очередной сводке новостей… Что и говорить о его литературной деятельности – большинство его произведений было закончено в кратчайшие сроки. И писал он стихийно, налету, практически неосознанно — словно погружался в очередной беспробудный запой.

Москва – Петушки… Книга, первое издание которой продавалось за три рубля шестьдесят две копейки. Такую цену просил установить сам Ерофеев. Поскольку столько по тем временам стоила бутылка водки.

Красной нитью сквозь всю поэму проходит тема пьянства.

До одури напиваются студенты. По-черному пьет рабоче-крестьянский класс. С какой-то неуловимой горечью абсолютно сознательно спивается интеллигенция.

Пили, по словам черноусого – друга писателя, выведенного Ерофеевым в «Петушках» – даже гении, светлые умы человечества. Не пил один лишь «тайный советник» Гете – так он и для этого исключения находит свое толкование.

Вот и все произведение есть попытка логически объяснить тотальный разгул в стране, вывести целую теорию, оправдывающую этот самый разгул, пьянство, в котором захлебнулся русский народ.

Поверхностному читателю, не дошедшему до последней главы, может показаться, что поэма названа по одному лишь наименованию железнодорожного маршрута. И верно – что представляет собой ерофеевская поэма? По сути, это такой «застольный» непринужденный разговор писателя и читателя. Пускай о материях и возвышенных, но, как говорится, «под шафе». Или, скорее, это целая реплика, обращение к невидимому собеседнику, разместившаяся на двухстах-трехстах с лишним страниц.

Названия глав разрывают канву повествования также случайно, как если бы они в действительности были произнесены каким-то далеким голосом. Всеми узнаваемым механическим голосом диспетчера.

Вот перед нами сидит Веничка – слегка окосевший, с хмельной дымкой в глазах, размякший, тело которого чуть потрясывает в такт движения поезда. И позади него, взахлеб рассуждающего о достоинствах «Слезы комсомолки», объявляется очередная станция. Пускай это будет «Серп и Молот – Карачарово», под которой в книге значится одна лишь легендарная фраза, ставшая по прошествии времени крылатой. «И немедленно выпил» — я говорю именно о ней. Ходят слухи, что в первой редакции «Петушков» за этой фразой тотчас следовали страницы отборных матюгов, которые писатель впоследствии все-таки решил опустить. И тут мы можем говорить о Ерофееве еще и как о талантливом концептуалисте-мистификаторе, любившем припустить небольшой слушок о собственной же книге. Как-то раз он уже заверял общественность, что роман – «Шостакович», так он назывался, – который он готовил для печати, украли в электричке. Причем, вместе с авоськой, полной бормотухи. И ведь многие даже повелись, поверили! В середине «девяностых» попытался было писатель Владислав Лён выдать свой опус за потерянные ерофеевские рукописи, да подмену быстро раскрыли.

Следует отметить, что какого-либо принципиального разделения на главы композиция поэмы не предполагает. Вспомните любое классическое произведение – каждая глава, это, можно сказать, целая законченная сцена. В нашем же случае, сцена едина. Как подвязавшийся собутыльник, мы всюду следуем за нашим повествователем.

Но вернусь к поставленному ранее вопросу. Добравшегося до финала поэмы читателя обычно всегда вводит в недоумение наименование последней главы. Ведь и она называется «Москва – Петушки»! Понятно, Веничка уснул по ходу очередного застолья и проснулся уже ночью в том же поезде, возвратившимся из Петушков в столицу. Так почему, исходя из концепции, она названа именно так? Многие ответят – Веня надрался до той степени, что уже и сам перестал различать, где Москва, а где Петушки. И будут, конечно, правы, но не в полной мере.

Помните, «умный-умный» – тот самый, которого Ерофеев заметил, войдя в вагон – осушив стакан, каждый раз приговаривал — «Транс-цен-ден-тально» ? Вот и пространство, в котором Веничка очутился, выйдя из ночного Курского вокзала, именно что трансцендентально, оно находится за пределами полярных по отношению друг другу миров – Москвы и Петушков. Символа мира грубого и утопического рая на Земле, чуть ли не Нового Иерусалима, «там, где сливаются небо и звезды, и волчица воет на звезды» .

В этой же главе Веничку настигают четверо – те самые, что зверски и лишат его жизни, нагнав в подъезде неизвестного дома. С подъезда поэма началась, в нем же и закончилась. Да и об этих четверых мы, должно быть, уже слышали в самом начале. Ведь Веничка рассказывал, как его однажды ни за что ни про что прогнали из квартиры, с жильцами которой он душа в душу выпивал и, в общем-то, непринужденно проводил досуг. Осудили в кафкианских традициях – назвали Манфредом и Каином, упрекнули в скрытом презрении. Наверное, они-то и привиделись с перепоя нашему герою.

Последняя глава, как я уже сказал, раскрывает суть всей поэмы. Шило, воткнутое в горло – это удивительное предсказание, прогноз неизлечимого недуга, поразившего писателя в последние годы жизни. Ну как Ерофеев мог за пятнадцать с лишним лет знать, от чего впоследствии умрет?

Вот и буква «Ю», начертанная на рукоятке этого самого шила — буква, которую выговаривал его «кроткий» малыш. Первая буква в имени жены. Это не просто случайная деталь – ключевой символ всего произведения.

Я полагаю, тем самым Ерофеев давал знать, что признает свою вину перед семьей – первой женой и сыном, видевшим, как напивались его родители. Видевшим, как отец меняет все новых и новых женщин, как не может найти себя в этой жизни. Эта безответственность и погубила лирического героя поэмы.

Венедикт Ерофеев не мог не писать. Хотя бы потому, что к концу жизни лишился речи – прекрасного баритона, который мы еще можем слышать на аудиоверсии «Москвы — Петушков».

В конце восьмидесятых годов у писателя был обнаружен уже неизлечимый рак горла. Гортань пришлось вырезать, и последние свои два года Венедикт Васильевич контактировал с окружающими при помощи блокнотов. Писал на листочках различные вопросы и просил дать на них пространные ответы.

Правда, чуть позже, он обзавелся и электронным звуковым аппаратом, лишь отчасти вернувшим ему голос. Ему предлагали операцию за границей, обещали, что поставят на ноги и даже предложат место преподавателя в одном крупном университете, но советские власти не позволили писателю покинуть родину.

Одиннадцатого мая 1990 года его не стало.

Чехов в своем пособии «для начинающих авторов» заметил: «Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: «Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!» И был, в общем-то, прав. Писательство – это, можно сказать, уже диагноз, и раз встав на этот путь, свернуть уже невозможно.

В случае Венички писательство было запойным, и только лишь потому, что это был единственный способ объясниться. И в прямом, и в переносном смысле этого слова. Попытка недооценённого «маленького человека» — заблудшего и такого одинокого – выразить свои чувства и заглянуть в бездну Вселенной, в бездну беспредельности, сквозь донышко бутылки водки. Когда в ней уже не осталось ни капли.

Венедикту Ерофееву - 75 лет. О писателе вспоминает Ольга Седакова.

Философия пьянства

— В своих воспоминаниях о Венедикте Ерофееве вы говорили о том, что алкоголизм его не был тривиальным - даже ставите вопрос о «службе Кабаку». Что это за явление? Протест? Какая-то «философия пьянства»?

— Он хотел, чтобы это понимали именно так. Он прямо говорил о символическом характере своего пьянства: каждый упивается своим - кто водкой, кто чем-то еще… Неизвестно, кто пьянее. Для него было важно, чтобы алкогольный сюжет не понимали слишком буквально.

В реальности дело было сложнее, у него была и наследственная предрасположенность. Отец Венички был алкоголиком, брат…. В юности он не прикасался к спиртному. Все случилось вдруг. Передаю его рассказ. Поступив в МГУ, в Москве, бредя по какой-то улице, он увидел в витрине водку. Зашел, купил четвертинку и пачку «Беломора». Выпил, закурил - и больше, как он говорил, этого не кончал.

Наверное, врачи могут это описать как мгновенный алкоголизм.

Юродство или протест?

- Это заставляет задуматься о юродстве. Интересовался ли он этой темой?

Нет. И уж точно юродства он не изучал. Может быть, и не любил - кроме как в опере Мусоргского. Мне кажется, традиционное русское юродство было совсем не в его стиле. Юродом, уродом, дурачком Христа ради он себя не изображал. Ему нравилось быть красивым, блестящим, остроумным. Если только считать юродством его решительное желание занять позицию под общественной лестницей, спуститься в самые низы общества… Но пророческие «безумные», темные речи юродивого - это совсем не в его духе. Не в его духе было и провоцировать людей эксцентричным поведением.

Мне не кажется, что о Веничке правильно думать в этом направлении - юродства. Но отказ от включения в общественную структуру со всеми вытекающими отсюда последствиями (нищетой, бездомностью) - это да, это был его выбор. Конформистское общество (а советское общество было тотально конформистским) его явно не привлекало. Он предпочитал - его словами - «плевать снизу на каждую ступеньку» этой лестницы.

Веничка себя чувствовал начинателем какого-то движения. Не секты, конечно. Но он всегда был окружен последователями, которые вслед за ним бросали все - семью, учебу, приличную работу - и уходили в такой образ жизни. «Мы будем гибнуть откровенно». Для него это было важно, увлекать за собой. В «Петушках» есть проповедническая интенция: «Все ваши звезды ничего не стоят, только звезда Вифлеема…» Это был род протеста, в том числе, и духовного…

«Москва - Петушки»: сюжет из жизни

-«Москва - Петушки» - это художественный вымысел или автобиографическое произведение?

Там вообще нет вымысла. Мы познакомились, когда он писал эту вещь, так что я успела туда попасть - в качестве «полоумной поэтессы», которая приходит на день рождения. Это тридцатилетие, которое он справлял в чужой квартире, вспоминается где-то близко к началу повествования. Он успел к этому времени написать только первые страницы, и тетрадка лежала на столе. Все окружающие его уже знали, что «что-то» пишется. Предыдущие его «вещицы» в это время считались пропавшими без следа, но туда по памяти приводили какие-то цитаты.

Когда я читала эту тетрадку в первый раз, у меня было ощущение, что это просто дневник, я не сразу поняла, что это литература. Ведь в жизни он говорил таким же слогом, а все упомянутые там люди, реалии, происшествия были прямо «из жизни» и мне знакомы. Вене и в самом деле случалось засыпать в подъездах и сбиваться с пути, как в повествовании «Петушков». Вполне вероятно, что и Кремля он в самом деле не видел. Фантастика появляется только в последних сценах. По тексту «Петушков» можно делать обширный реальный комментарий: Черноусый, Боря С. и т.д.

-Как случилось, что вы, девушка из интеллигентной семьи, студентка филфака в молодости попали в эту компанию?

Да, это было приключение. Со мной на одном курсе учился один из его верных последователей и почитателей. Он был старше нас. Нам было по 17 лет, когда мы поступили, а ему 29. Он был из владимирских знакомых Венички. Он довольно заметный герой в «Петушках» - Боря С., «Премьер» в революционном правительстве Петушков, который умер в сюжете оттого, что Веничка объявил себя «выше закона и пророков».

Так вот, Боря С. мне все время рассказывал на первом курсе, какой у него есть гениальный знакомый, и как надо с ним повидаться. Он меня к нему и привел.

Учитель свободы

Конечно, мне и во сне не снилось то, что я там увидела. Мне не встречалось людей, настолько свободных от всего «советского» - от идеологии, от общего страха и конформизма, от принятых тогда «приличий». При этом каждому новичку нужно было пройти экзамен. В моем случае это было требование прочитать Горация на латыни и узнать дирижера, который на пластинке дирижировал симфонией Малера. Не то что я так уж разбиралась в дирижерах и знала всего Малера - просто точно такая пластинка была у меня. Так что я узнала, и меня приняли.

Я благодарна судьбе, что не слишком вовлеклась в этот круг, в это дело общего пропадания. Другие учителя меня, можно сказать, перетянули на свою сторону. С.С.Аверинцев, Н.И.Толстой, тартуский круг. Мне хотелось «в просвещении стать с веком наравне», а среди возлияний и застолий это не получится.

Но знакомство с Веничкой - одно из самых значительных событий моей жизни. Я даже назвала как-то его моим учителем. Этому удивились: чему ж он мог меня научить? Тому, что свобода возможна в большей мере, чем мы это себе представляем, подчиняясь обстоятельствам. А что, дескать, делать? и все так…И обстоятельства не фатальны, и политический строй, и общепринятые мнения - все это не фатально для твоей свободы.

Смерть и память

Почему у Ерофеева постоянно повторяется тема смерти, безумия и загадок? В «Петушках» - загадки Сфинкса в электричке, в конечном итоге смерть. В пьесе «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» - действие происходит в сумасшедшем доме, в итоге - смерть, тема загадок тоже встречается: «И когда уже мое горло было над горкомовским острием, а горкомовское острие - под моим горлом, - вот тут-то один мой приятель-гребец, чтоб позабавить меня и отвлечь от душевной черноты, загадал мне загадку: „Два поросенка пробегают за час восемь верст. Сколько поросят пробегут за час одну версту?“ Вот тут я понял, что теряю рассудок»…

Веничка постоянно думал о смерти и сильно и болезненно переживал преходящесть. Я думаю, что тема смерти, тема необратимого движения времени его не отпускала. Бывают люди, которые с такими вопросами рождаются. Веничка был из таких.

Его баснословная память связана с эти страхом перед преходящестью. Он помнил мельчайшие события из жизни, с датами и местом действия. Он мог сказать: «А помнишь, 26 августа такого-то года, ты сказала там то-то…». Я однажды его спросила, как же он так все помнит, а он ответил, что его с детства ужасает, что все проходит, и потому он еще детства начал все запоминать.

Я думаю, в юности он пережил влияние Ницше. Его первая вещь (я о ней узнала поздно, в то время она считалась пропавшей) - «Записки психопата» написана в двадцать лет в совершенно ницшеанском стиле. В «Петушках» ничего подобного я не вижу. Вероятно, идея «последней жалости» вытеснила «сверхчеловека».

Католик, не ставший католиком

Известно, что Венедикт Ерофееев критически относился к Православию, хотя тогда ни на какое государственное православие даже намека не было, но тем не менее, он предпочел католичество. Почему?

Он знал историю. Ему не нравилась византийская симфония церкви и власти (а в послепетровское время - подчинение церкви земной власти). Между прочим, то же отношение было у Бродского. Мне пришлось от него слышать, что когда он хотел креститься, он отверг Православие именно за то, что это Церковь, не свободная от государства.

Другая сторона веничкиной католикофилии - католицизм для него был воплощением мировой культуры. Он, меломан, слушал на латыни «Реквием», Stabat Mater, Kyrie… Латынь он обожал не только как язык культуры, но и как язык христианства. Концертной православной музыки такого рода не было.

И с третьей стороны - в это время в его кругу появились неофиты. И там были свои проблемы: страшная стилизация, что-то очень неискреннее и неприятное, что его отталкивало. Люди впадали в «священную дурь», начинали обличать за недостаточно правильную духовность Пушкина, Достоевского и всех окружающих. У некоторых это неофитское поведение перешло с годами в нормальную церковность, а некоторые просто отошли от Церкви.

Про своих знакомых, которые так аврально оправославились, он говорил: «Они сели на трамвай и думают, что этот трамвай их довезет, а я хочу своими ногами». Ему вообще не нравилось, чтобы брали какие-то готовые, не лично выстраданные правила.

К католичеству у него почему-то не было претензий (вроде инквизиции и т.п.). Наверное, это его не так трогало.

И наконец, его друг В.Муравьев, чье мнение он очень почитал, был католиком.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы он на самом деле стал практикующим католиком. Не знаю, бывал ли он вообще после крещения на католических службах.

Античность Венички Ерофеева

— Вы говорите, он любил латынь. Он ее хорошо знал?

— Он учил латынь в университете, но время от времени доучивал сам. Кажется, он помнил наизусть весь латинский словарь. У Венички было две культурные страсти - латынь и музыка. Он говорил, что они для него похожи. Да, еще поэзия! Стихи наизусть он мог читать часами. Неистово любил Цветаеву.

Музыку он слушал постоянно, и разную. В основу композиции следующего за «Петушками» сочинения были положены какие-то вещи Шостаковича (как в «Петушках» железнодорожные станции стали названиями глав). Об этом романе он говорил как о «русском Фаусте». Его никто не читал, он потерян и до сих пор не обнаружился. Я думаю, Шостакович был избран Веней не потому, что это был его самый любимый композитор. Но я затрудняюсь назвать его любимую музыку. Романтики, композиторы ХХ века, тогда совсем малоизвестные у нас (упомянутый Малер, Мессиан, Стравинский).
Вот старинную музыку он не любил, Баха и добаховскую. Он удивлялся тем, кто любит Баха, и считал, что это мода и все они притворяются.

Почему при своей любви к латыни он тяготел к греческим образам - и в «Петушках», и в «Василии Розанове глазами эксцентрика»?

Латинская и греческая античность - не антитезы. Античность он почитал всю. Например, с самым большим почтением он говорил об Аверинцеве: «Самый умный человек в России». Лично они не встречались (вот Ю.М.Лотман к нему приходил, Б.А.Успенский - большие почитатели его прозы; к Н.И.Толстому я его приводила в гости). Веничка, правда, сочинил историю, будто они втроем - с Аверинцевым и Трауберг - встретились и сидели под платаном. В Москве платанов нет, и этот платан явно - из Платона.

Но на лекции Сергея Сергеевича он ходил. Мы вместе, помню, слушали его лекцию про Нонна Панополитанского, византийского поэта, в ИМЛИ. Известна его фраза: «Не помню кто, не то Аверинцев, не то Аристотель сказал…». Аристотеля он любил и, совпадая с Аверинцевым, говорил, что в России не хватает Аристотеля. И слишком много Платона.

Другим его любимым мыслителем был Василий Розанов.

-Из-за того, что у Розанова много критических отзывов на русскую историю и русское православие?

Да нет, про это он никогда не говорил. Ему просто нравился сам взгляд Василия Васильевича на вещи, особая розановская поэзия, шокирующая откровенность.

В творчестве Ерофеева постоянно повторяется образ Эдипа - это просто художественный прием или он им интересовался, может быть, через фрейдизм?

Нет, с фрейдизмом образ Эдипа у него никак не был связан. Это было личное переживание архетипа, говоря по-юнговски. Другой настолько же важный архетип у него - Гамлет. Он видел себя Принцем Датским. Над Фрейдом он посмеивался. Говорил, что здоровый по Фрейду человек - не иначе как матрос.

Свой круг

-Литературные предшественники Ерофеева?

Прямых предшественников не назову, по крайней мере, в русской литературе. Сам он всегда поминал Лоренса Стерна. «Сентиментальное путешествие», записки - он нашел в них манеру непринужденного повествования, фантастику слова, можно сказать.

Я тоже очень люблю Стерна.

Но сказать, что Ерофеев - продолжатель Стерна, никак нельзя. Он ни к какой линии и ни к какому автору прямо не присоединяется. Но, я бы сказала, он принадлежит к литературе в целом- это не записки дилетанта, человека со стороны. Это записки человека, который очень много читал и сопоставлял, который обдумывал профессионально литературные вещи.

Между прочим, в риторике «Петушков» слышен язык и пафос «Исповеди» блаженного Августина. Иногда совсем близко.

-Он общался с кем-то из писателей? Ценил кого-то из современников?

Водиться с писателями он стал только в последние годы, когда стал знаменитым. Наши действующие литераторы искали с ним встречи. А до этого он жил в том кругу, который описан в «Петушках». Там писателей не было. В последние годы у него часто бывала Ахмадулина, которую он почитал. Но весьма своеобразно: «Это новый Северянин». Надо заметить, что это не осуждение: Северянина он очень любил. При мне, когда его спросили о его любимом поэте, он ответил: «Два. Данте Алигьери и Игорь Северянин». Но вообще он о многих современниках отзывался сочувственно. Измерялась его оценка в граммах спиртного: «Василю Быкову я бы 200 грамм налил» и т.п. Больше всего, насколько я помню, причиталось Набокову.

-В этом кругу ему было не комфортно?

Была видна огромная разница между «писателями» и Веней. Другая жизнь. У Вени была своя компания. Когда я с ним познакомилась, это был уже сложившийся круг последователей (например, из Владимирского пединститута). Они тоже не были тривиальными пьяницами.

— С ним учился Вадим Тихонов, которому Ерофеев посвятил «Москва - Петушки»?

— Нет, по-моему, Тихонов только среднюю школу закончил. Он был как бы сниженной тенью Венечки, вроде шута при короле у Шекспира. Но он тоже был совсем не простой человек! Работал он всегда в самых «негодных» местах: сторожил кладбище, работал истопником в психбольнице… И вот однажды он мне звонит с одной такой работы и говорит: «Прочитал Джойса, „Портрет художника в юности“.

Вот белиберда! (я смягчаю его отзыв) Совсем писать не умеет, балбес. Лучше бы „Детство“ Толстого прочитал».

Безответственный писатель?

-Правда, что Михаил Михайлович Бахтин высоко оценил «Москва - Петушки»?

Ходили такие слухи. Но письменных свидетельств об этом не осталось. С эти связывают «раблезианское» или «карнавальное» понимание «Петушков». Но Бахтин мог полюбить «Москву - Петушки» вовсе не потому, что это похоже на Рабле. Может быть, потому, что по Бахтину, большое произведение рождается на границах «эстетического», совсем рядом с «жизнью». «Профессиональный» писатель работает где-то ближе к центру.

-Идея Бахтина «искусство, как ответственность» была ему чужда?

— Да он в общем-то и не разделял «искусства» и ответственности. Он не был писателем, литератором в привычном смысле: работником на фабрике словесности. У него первым родом творчества была сама жизнь.

Вы в одной из статей писали, что Веничка своими «Петушками» утащил на дно не меньше людей, чем Гете своим Вертером.

Да, это в самом деле было так. Молодежь, которая читала не слишком вдумчиво (как многие в свое время «Вертера»), извлекала из «Петушков» самое простое: спиваться и плевать на социальную лестницу. Если бы выбор был только из двух этих возможностей: или подниматься по этой лестнице или плевать на нее, я бы предпочла второе. Но мои учителя и друзья показали мне, что есть и другие возможности. Труд. Служение.

Пародия - не кощунство

— Вы отмечали, что для творчества Ерофеева был характерен такой прием как пародирование Евангелия. Но в то же время, он не терпел кощунства…

— Пародирование не обязательно значит высмеивание, в литературоведческом смысле. Просто он брал эту решетку, повествовательную основу. Есть большое исследование Бориса Гаспарова (филолога и музыковеда) о евангельском субстрате «Петушков».

Кощунства Веничка не любил, потому что вообще не любил грубости и агрессии. У многих после чтения сложилось ложное представление, что раз уж человек пьяница - он наверняка и ругается, и склонен к всяческим безобразиям.

А он терпеть не мог безобразия и наглости. При мне он никогда не матерился. Однажды кто-то начал выражаться в этом духе, а он сказал: «Ты что? Здесь две женщины и Седакова».

— Вы писали, что у Венички было неприятие всего героического - например, он не терпел Зою Космодемьянскую. Почему?

— Официальный культ героизма, вот что он не любил. Он хотел, чтобы о человеке думали человечно, чтобы его слабость и хрупкость была принята. А не: «Гвозди бы делать из этих людей».

За Зою он крепко поплатился: его выгнали из Владимирского пединститута как раз за то, что он написал про нее издевательский венок сонетов.

Но и вне идеологии, по самому складу своего характера Веничка не любил героизма. Он любил, как он говорил, людей странных и смиренных, задумчивых и растерянных. Его темой была гуманность: сострадание, жалость к человеку, а не требование от него всяческих подвигов. Чтобы человека любили таким, каков он есть, и в самом неприглядном виде тоже. Чтобы его не воспитывали, а пожалели. В общем, все, что в мире советской пропаганды было положительным, у Венички было отрицательным. В этой своей кенотической этике он - очень традиционно русский писатель.

Почему читают «Москву - Петушки»?

Мира, который описан в «Петушках», больше нет, мы живем в другой стране, и даже провинция стала, может, еще страшнее, но всё равно другой, нет таких электричек. Тем не менее, «Москву - Петушки» по-прежнему читают и изучают.

Как я сказала, читая эту вещь в первый раз, я подумала, что это дневник. Когда же я во второй раз прочитала первую фразу: «Все говорят: „Кремль, Кремль“», - мне стало ясно, что это классика. Ритм победы звучит в первом же абзаце.

Вы говорите: у нас теперь другая страна. Но не такая другая, как Англия, скажем. А ведь «Петушки» получили мгновенный, широчайший успех в других странах! Перевели сразу на множество языков, потом по второму, третьему разу на английский, французский, италяьнский, немецкий, финский, шведский и так далее…В Лондоне шел спектакль по «Петушкам» (не помню точно, в каком году): это был бестселлер. Меня это тогда удивляло: как можно понять это вне нашего контекста, скажем,без всех этих марксистских и ленинских формул, которые здесь у каждого в зубах навязли (Веничка сокрушал кумир за кумиром).

Видимо, Веничку там приняли в другом ряду, не актуально политическом, как у нас: может быть, сближая с Жене, с «проклятыми поэтами». В Германии вышло тщательно комментированное издание. Комментарий составил Ю.Левин.

Так вот, если его с восторгом принял мир, который не знал ничего похожего на реальность, описанную в «Петушках», то нет ничего странного и в том, что у нас он остается.
Во-первых, эта вещь блестяще написана. Так писать никто не умеет. Ритм, словарь, скорость мысли. Афористичность. Свежесть того, что все это было в первый раз, может, теперь несколько поблекла: приемы «Петушков» вошли в сам наш язык.

Что еще трогает читателя? Я думаю, образ повествователя - протагониста. Это он очаровал читателя: существо страдающее и мыслящее, трагическая жертва этого жестокого мира.

Не-писатель

Выходит, Венедикт Ерофеев посмертно разделил судьбу своего любимого Василия Васильевича Розанова? Ему тоже пытались подражать сотни людей, но ни у кого не получилось написать ничего похожего на «Уединенное».

Да, конечно. Несмотря на то, что Ерофеев повлиял на множество авторов и людей, ничего похожего на него у них не получилось.

Есть близость между его письмом и письмом Юза Алешковским. Помню, какие-то сочинения Алешковского («Не укради») приписывали Ерофееву. Но разница в том, что всё-таки Алешковский - писатель, он сочиняет героев и сюжеты. А Веничка, как я уже говорила, шел за собственной жизнью. В этом смысле его сочинения напоминают мне такие вещи, как автобиографические записки Челлини или Казановы. И - блаженного Августина, как уже было сказано.

-А вот иногда можно встретить такое мнение: «Жалкий алкоголик, бездарная алкоголическая литература»…

Человек Страстей

-Как вам кажется, он был близок к Богу?

Это трудная тема. Во всяком случае, он был ближе к самой евангельской истории, чем многие из тех, кто ведут нормальную церковную жизнь. Каждую из Заповедей блаженств он принимал безусловно, он их любил. Не знаю, что скажет статистический прихожанин, если его спросят: «А ты, лично ты хотел бы для себя такого блаженства - быть плачущим? Или изгнанным?» Веня хотел. Темы жалости, милости к падшим и добровольного унижения - его темы. Земная судьба Христа, распятие - то, чем он был занят постоянно. Он говорил об этом так, как если бы это случилось вчера.
Была ли так же реальна для него тема Воскресения? Думаю, нет. Однажды я ему сказала: «Мне кажется, ты дочитал до Страстной пятницы, а дальше не читал». На что он мне сказал: «А ты прочитала Рождество, а потом сразу Воскресение».

Вы знаете, анонимных старых мастеров часто называли по сюжетам: «Мастер Страстей», например, или «Мастер Благовещения». Вот, по моему впечатлению, Веня и был художником Страстей - или созерцателем «Снятия со Креста». В рембрандтовском исполнении.

Беседовал Леонид Виноградов
Работа над текстом: Мария Сеньчукова

Ерофеев Венедикт Васильевич. Родился 24 октября 1938 года на Кольском полуострове, за Полярным кругом. Впервые в жизни пересек Полярный круг (с севера на юг, разумеется), когда по окончании школы с отличием, на 17-м году жизни, поехал в столицу ради поступления в Московский университет.

Поступил, но через полтора года был отчислен за нехождение на занятия по военной подготовке. С тех пор, то есть с марта 1957 года, работал в разных качествах и почти повсеместно: грузчиком продовольственного магазина (Коломна), подсобником каменщика на строительстве Черемушек (Москва), истопником-кочегаром (Владимир), дежурным отделения милиции (Орехово-Зуево), приемщиком винной посуды (Москва), бурильщиком в геологической партии (Украина), стрелком военизированной охраны (Москва), библиотекарем (Брянск), коллектором в геофизической экспедиции (Заполярье), заведующим цементным складом на строительстве шоссе Москва-Пекин (Дзержинск, Горьковской области), и многое другое.

Самой длительной, однако, оказалась служба в системе связи: монтажник кабельных линий связи (Тамбов, Мичуринск, Елец, Орел, Липецк, Смоленск, Литва, Белоруссия, от Гомеля до Полоцка через Могилев и пр. и пр.). Почти десять лет в системе связи.

С 1966 года - отец. С 1988 года - дед (внучка Настасья Ерофеева).

Писать, по свидетельству матери, начал с пяти лет. Первым, заслуживающим внимания сочинением считаются "Заметки психопата" (1956-1958 гг.), начатые в 17-летнем возрасте. Самое объемное и самое нелепое из написанного. В 1962 году - "Благая весть", которую знатоки в столице расценили как вздорную попытку дать "Евангелие русского экзистенциализма" и "Ницше, наизнанку вывернутого".

В начале 60-х годов написано несколько статей о земляках-норвежцах (одна о Гамсуне, одна о Бьернсоне, две о поздних драмах Ибсена). Все были отвергнуты редакцией "Ученых записок Владимирского Государственного педагогического института", как "ужасающие в методологическом отношении". Осенью 1969 года добрался, наконец, до собственной манеры письма и зимой 1970 года нахрапом создал "Москва-Петушки" (с 19 января до 6 марта 1970). В 1972 году за "Петушками" последовал "Дмитрий Шостакович", черновая рукопись которого была потеряна, однако, а все попытки восстановить ее не увенчались ничем.

В последующие годы все написанное складывалось в стол, в десятках тетрадей и толстых записных книжках. Если не считать написанного под давлением журнала "Вече" развязного эссе о Василии Розанове и кое-чего по мелочам.

Весной 1985 года появилась трагедия в пяти актах "Вальпургиева ночь, или Шаги Командора". Начавшаяся летом этого же года болезнь (рак горла) надолго оттянула срок осуществления замысла двух других трагедий. Впервые в России "Москва-Петушки" в слишком сокращенном виде появились в журнале "Трезвость и культура" (№ 12 за 1988 год, №№ 1, 2 и 3 за 1989 год), затем в более полном виде -в альманахе "Весть" (издательство "Книжная палата") и, наконец, почти в каноническом виде - в этой книге (Москва-Петушки", Москва, Издательство "Прометей" МГПИ им. В. И. Ленина, 1989 г.), в чем, признаюсь, я до последней минуты сильно сомневался.

Биография Венедикта Ерофеева должна быть хорошо знакома всем без исключения знатокам отечественной литературы. Это известный советский и русский писатель. В историю он вошел как автор поэмы под названием "Москва - Петушки". В этой статье мы поведаем о судьбе творца, его личной жизни.

Детство и юность

Рассказывать биографию Венедикта Ерофеева начнем с 1938 года, когда он появился на свет в поселке Нива-2 в Мурманской области. Он был младшим в семье, где росли пятеро детей. Отец работал на железнодорожной станции, а мать вела хозяйство.

Когда началась Великая Отечественная война, Ерофеевы переехали на станцию Хибины, вскоре их эвакуировали в Архангельскую область. Однако из-за голода, с которым они столкнулись на новом месте, им пришлось вернуться обратно.

В 1941-м арестовали деда будущего писателя, он умер в тюрьме через три месяца. В 1945-м отца обвинили в антисоветской пропаганде и вредительстве.

В биографии Венедикта Ерофеева это было тяжелое время. При этом он к шести годам научился читать. В 1947 году семья осталась без средств к существованию. Чтобы добыть денег на пропитание, мать поехала в Москву на заработки, а детей сдала в детский дом. Венечка прилежно учился, его даже наградили поездкой в пионерлагерь.

Отец вернулся из колонии в 1951-м, мать приехала из столицы, семья воссоединилась. Правда, ненадолго. Василия Васильевича через два года снова арестовали. Три года он провел в тюрьме в Оленегорске из-за опоздания на работу. Когда он вышел на свободу, его здоровье было окончательно подорвано. В 1956-м он скончался.

Герой нашей статьи окончил школу с золотой медалью, без экзаменов его приняли на филологический факультет МГУ. В общежитии он познакомился с литературоведом и филологом Владимиром Муравьевым, который оказал значительное влияние на его взгляды.

Образование и первая работа

В биографии Венедикта Ерофеева было несколько вузов, так как окончить МГУ он не смог. В 1957-м его отчислили за неуспеваемость и систематические прогулы. После этого он пошел подсобным рабочим в строительное управление "Ремстройтрест".

В общежитии при предприятии организовал литературный кружок, в котором все желающие читали свои стихи, а сам Венедикт отрывки из классических произведений. Руководству эти собрания не понравились, его уволили.

Два года Ерофеев провел на Украине. Когда он вернулся в столицу, в 1959-м, то снова поступил на филфак, но уже Орехово-Зуевского педагогического института. В вузе он выпускал литературный альманах, но через год снова был отчислен.

За следующие несколько лет писатель сменил множество профессий, нигде надолго не задерживаясь. Он пытался еще окончить Коломенский и Владимирский педагогические институты, но из-за проблем с дисциплиной его постоянно отчисляли.

Творческая карьера

В биографии Венедикта Ерофеева произведений совсем немного. Окончить ему удалось только пять трудов. Еще в юности он начал писать "Записки психопата". В формате дневниковых записей излагал собственный поток сознания, в котором полный бред и низменные мысли сочетались с возвышенными идеями. Книга впервые была издана только в 2000 году.

Рассказывая кратко биографию Венедикта Ерофеева, нужно упомянуть о повести "Благая весть", над которой он работал с 1960 года. Она сохранилась не полностью. На произведение сильно повлиял Ницше, которого Ерофеев в то время изучал.

В 1970 году герой нашей статьи окончил главное произведение своей жизни - поэму "Москва - Петушки". Биография и творчество Венедикта Ерофеева слились в этой книге, так как многое, что в ней описано, происходило с писателем в действительности.

Главного героя также зовут Веня, на электричке он едет к любовнице и ребенку. По дороге постоянно пьет. В результате выясняется, что он ошибся поездом, уехал в обратном направлении. Веня возвращается в столицу, где его убивают незнакомцы.

Поэма "Москва - Петушки" Венедикта Ерофеева составлена из глав, названия которых соответствуют названиям железнодорожных станций на маршруте главного героя. Произведение мгновенно разобрали на цитаты, оно стало невероятно популярным, хоть и не было официально опубликовано.

Интересный факт из биографии Венедикта Ерофеева связан с тем, что впервые поэма "Москва - Петушки" была напечатана в 1973 году в Израиле. Затем книга вышла в Париже и Лондоне. В СССР произведение увидело свет в журнале "Трезвость и культура" в сокращенном варианте в конце 80-х годов.

Произведения

Среди других произведений автора нужно отметить эссе "Василий Розанов глазами эксцентрика" и "Саша Черный и другие", пьесу "Вальпургиева ночь, или Шаги командора", подборку цитат Ленина под названием "Моя маленькая Лениниана", неоконченную пьесу "Диссиденты, или Фанни Каплан".

Ерофеев утверждал, что им еще был написан роман "Шостакович", который он то ли потерял в электричке, то ли его украли. Многие критики подозревают, что это была одна из его мистификаций.

В 1994-м появилась информация, что роман найден и вскоре будет опубликован. Но в печати появился только отрывок, который большинство считают подделкой.

Личная жизнь

В биографии Венедикта Ерофеева личная жизнь сыграла большую роль. Свою первую любовь он встретил, когда жил в общежитии МГУ. Это была Антонина Музыкантская, с которой они встречались около года.

Осенью писатель познакомился с Юлией Руновой. Она его увлекла, Ерофеев настойчиво ухаживал за девушкой, предлагал отправиться с ним на Кольский полуостров. В 1961 году они расстались, но взаимные чувства между ними сохранились. Герой нашей статьи неоднократно пытался разыскать Рунову, но их встречи возобновились только в 1971 году, когда Юлия вышла замуж и родила дочь.

Известно, что в 1964-м у него был роман с Валентиной Зимаковой, которая жила как раз в Петушинском районе. В начале 1966-го у них родился сын, они расписались и поселились в деревне Мышлино во Владимирской области. Однако писатель с семьей практически не жил. Он ночевал у друзей и знакомых, много пил. Окончательно брак распался в 1975 году.

Второй официальной женой Ерофеева стала Галина Носова, на которой он женился в феврале 1976 года. Уже через год пара получила квартиру в Москве. Но все это время Венедикт постоянно встречается с Руновой, что значительно усложняет его семейную жизнь.

Злоупотребление алкоголем

Ерофеев много пил. В 1979 году, когда он с женой гостил у брата Юрия, его госпитализировали на Рождество с белой горячкой. В то время, если верить его дневниковым записям, он пил каждый день на протяжении долгого времени. В 1982-м писатель лег в столичную клинику, чтобы вылечиться от алкоголизма.

После выписки он отправился в плавание с другом Николаем Мельниковым по озерам и северным рекам к Белому морю. На протяжении всего путешествия писатель сильно скучал по Руновой, писал ей письма. При этом в его жизни были и другие женщины, после возвращение из плавания семья оказалась на грани развода.

В 1983-м Ерофеев вновь попал в клинику из-за алкоголизма. Весной жена перевела его в психиатрическую больницу.

Смерть

Считается, что предрасположенность к алкоголизму была у него генетической. Много пили его отец и брат. В юности Ерофеев вовсе не прикасался к спиртному. Он утверждает, что все началось внезапно. Он увидел в витрине бутылку водки, купил ее, выпил, с тех пор не мог остановиться.

В 1985 году у Венедикта обнаружили рак горла. Опухоль удалили, но писатель потерял голос. В Италии для него сделали специальный аппарат с микрофоном, который нужно было прикладывать к гортани.

Еще через год французские доктора пообещали голос восстановить, но советское правительство отказалось выпускать его из страны.

В последний год его жизни к Ерофееву пришла популярность после публикации поэмы "Москва - Петушки". Поклонники и многочисленные журналисты сильно досаждали писателю.

К тому же, ухудшилось состояние его здоровья, у него началась депрессия. В 1990-м врачи обнаружили, что рак снова прогрессирует. Писателя госпитализировали, назначили химиотерапию. Но вскоре были вынуждены отказаться от лечения, так как состояние было очень тяжелым.

11 мая 1990 года Венедикт Ерофеев умер в возрасте 51 года. Он похоронен на Кунцевском кладбище.

Венедикт Ерофеев
К 75-летию со дня рождения

Веничка.

Никогда не приду в сознание,
Будет знание - будет и херес.
Успокойся, сосед Достоевский, -
Без меня обойдётся Кремль!

Наливает Площадь Борьбы -
И немедленно Серп и Молот!
Комсомольская плачет богиня
С веткой жимолости в руках...

Веничке 75 лет… Много это или мало?..
По нынешним российским меркам и немало совсем. Целая жизнь, разделенная, как бутылка на троих, на жизнь сменяющих друг за дружкой трех поколений, из которых два точно приходятся на советские времена, а последнее – на новую российскую жизнь. Жаль только, что Веничка её, эту самую российскую жизнь и не увидел.

Вступление.

В качестве эпиграфа, а может быть, вступления, приведем небольшой информационный блок о праздновании 60-летия писателя Венедикта Ерофеева 15 лет назад.

Итак. Москва. 1998 год.

…23 октября в Парадном зале Российского Фонда Культуры состоялся вечер, посвященный 60-летию со дня рождения Венедикта Ерофеева. В этом году юбилей писателя отмечали весьма широко. Но вечер в Фонде отличался особой камерностью, почти домашним уютом. На вечере присутствовали друзья писателя: Игорь Авдиев (В Венином автографе в журнале "Трезвость и Культура" с первой публикацией поэмы в России, принадлежащем Авдиеву, утверждается, что он (Авдиев) - это министр обороны из поэмы. "Через два часа он испустил дух на руках у министра обороны" - глава "Воиново - Усад"); Вадим Тихонов ("Вадиму Тихонову, моему первенцу, посвящает автор эти трагические листы" - эпиграф к поэме); сын Венедикта Ерофеева - тоже Венедикт. Гость вечера - Гарио Дзанни, журналист и литературовед, переводчик произведений В. Ерофеева…
…звучали воспоминания о Венечке и его жизни, странной жизни мечущегося человека... …зрителям были представлены фрагменты спектакля "Москва-Петушки", режиссер Валерий Рыжий. В главной и единственной роли Александр Цуркан. Это - моно-спектакль. Точнее спектакль двоих - Актера и Саксофона. Саксофон служил здесь как бы декорацией и музыкой, как бы прожектором и рампой. Исполнитель- саксофонист - Алексей Летов…

Краткая биография.

Ерофеев, Венедикт Васильевич (24 октября 1938, Нива-2, Мурманская область - 11 мая 1990, Москва) - русский писатель, автор поэмы «Москва - Петушки».

Личная жизнь.

Был дважды женат. В 1966 году у Ерофеева родился сын, его также назвали Венедикт.
После рождения сына Ерофеев зарегистрировал брак с его матерью Валентиной Васильевной Зимаковой (1942-2000). Вторая жена писателя - Галина Павловна Носова (1941-1993).

Книги Ерофеева переведены более чем на 30 языков. О нём снят документальный фильм Павла Павликовского «Москва - Петушки» (1989-1991).
В Москве в сквере на площади Борьбы находится скульптурная группа, посвящённая героям поэмы «Москва - Петушки».
Во Владимире на здании пединститута в его честь установлена мемориальная доска.
В Кировске в центральной городской библиотеке создан музей Ерофеева.

Изучение творчества

Первое исследование, посвящённое поэме «Москва - Петушки», появилось задолго до того, как она была опубликована в СССР. В 1981 году в сборнике научных статей Slavica Hierosolymitana появилась статья Бориса Гаспарова и Ирины Паперно под названием «Встань и иди». Исследование посвящено соотношению текста поэмы с Библией и творчеством Ф. М. Достоевского.
Самой крупной работой, посвящённой Ерофееву и написанной за рубежом, является диссертация Светланы Гайсер-Шнитман «Венедикт Ерофеев. „Москва - Петушки“, или The Rest is Silence».
В России основные исследования творчества Ерофеева были также связаны с изучением его центрального произведения - поэмы «Москва - Петушки». Среди первых критических работ стоит отметить небольшую статью Андрея Зорина «Пригородный поезд дальнего следования» («Новый мир», 1989, № 5), где говорится о том, что появление «Москва - Петушки» свидетельствует о «творческой свободе и непрерывности литературного процесса», несмотря ни на какие трудности.
«Москва - Петушки» традиционно вписывается исследователями в несколько контекстов, с помощью которых и анализируется. В частности, «Москва - Петушки» воспринимается как пратекст русского постмодернизма и в контексте идеи М. М. Бахтина о карнавальности культуры. Активно изучаются связи лексического строя поэмы с Библией, советскими штампами, классической русской и мировой литературой.
Самый пространный комментарий к поэме принадлежит Эдуарду Власову. Он был опубликован в приложении к поэме «Москва - Петушки» в 2000 году издательством «Вагриус».
В фэнтезийном романе Олега Кудрина «Код от Венички» (2009, «Олимп-АСТрель»), написанном в постмодернистском духе, в «сакральных текстах» Венедикта Васильевича находится объяснение едва ли не всем тайнам мироздания.
В 2005 году в альманахе «Живая Арктика» (№ 1, «Хибины - Москва - Петушки») опубликована «Летопись жизни и творчества Венедикта Ерофеева» (составитель Валерий Берлин).

Основные произведения.

«Записки психопата» (1956-1958, опубликованы в 1995)
«Москва - Петушки» (поэма в прозе, 1970)
«Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» (трагедия, опубликована в Париже в 1985, на родине - в 1989)
«Василий Розанов глазами эксцентрика» (эссе, 1973, опубликовано в СССР в 1989)
«Моя маленькая лениниана» (коллаж, издан в Париже в 1988, в России в 1991)
«Бесполезное ископаемое» (книга составлена на основе записных книжек прозаика)
В 2005 году в издательстве «Захаров» была организована публикация записных книжек писателя под редакцией Владимира Муравьёва и Венедикта Ерофеева-младшего(сына писателя).

В качестве послесловия.

Чем и кем является Веничка Ерофеев для русской и позднесоветской культуры конца ХХ века?.. Ответ однозначный – он является её неотъемлемой частью. А хорошо это или плохо – рассудят История и Читатель!..

Сайт, посвященный творчеству великого русского писателя Венедикта Ерофеева:
http://www.moskva-petushki.ru/

За эпиграф наша сердечная благодарность Панкрату Антипову.

(По материалам свободной энциклопедии Википедия и открытых источников).

Источник иллюстрации:
Яндекс-фото.