Гроссман шестое августа анализ имена главных героев. Василий Гроссман «Жизнь и судьба» (1960)

Филология

Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лоб ачевского, 2013, № 5 (1), с. 336-342

ТРИ ВОПРОСА В. ГРОССМАНА (РОМАН «ЖИЗНЬ И СУДЬБА»)

С.И. Сухих

Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского [email protected]

Поступила в редакцию 03.12.2012

На основе анализа романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба» автор статьи дает ответы на те три вопроса, которые мучили писателя в момент окончания романа: истинна ли его концепция, справился ли он с замыслом как художник, долговечно ли его произведение.

Ключевые слова: социализм, фашизм, концлагерь, Сталинградская битва, свобода, рабство, эпопея, антиэпопея, публицистика, уровень художественности.

Структурно «Жизнь и судьба», опубликованная в СССР в журнале «Октябрь» в 1988 г. (а в 1980 на Западе), представляет вторую часть дилогии, первый роман которой назывался «За правое дело» и был напечатан в «Новом мире» в 1952 г. «Жизнь и судьба» - произведение полемичное, острое по концепции, особенно если учесть время его создания - начало 60-х гг. В. Гроссман считал его своей главной книгой. Однако в момент завершения работы он испытал не радость, не облегчение, а глубокие сомнения. Он выразил их в письме ближайшему другу - С. Липкину: «Я не переживаю радости, подъёма, волнений... Чувство - смутное, тревожное, озабоченное... Прав ли я? Это первое, главное. Прав ли перед людьми, а значит, и перед Богом? А дальше уж второе, писательское -справился ли? А дальше уже третье, - какова ее (книги) судьба, дорога» .

В разговоре о «Жизни и судьбе» мы попытаемся ответить на все те три вопроса, которые задавал себе автор в момент окончания произведения - оценить концепцию романа с точки зрения ее истинности, уровня художественности произведения и, наконец, долговечности романа: будет ли жить в «Большом времени».

1. Концепция романа

Главная тема романа - свобода и рабство. Дуновение свободы в начале войны - и ее угасание после Сталинграда, победа рабства над свободой. Само название романа представляет собой скрытую метафорическую антитезу: со словом «жизнь» у Гроссмана всегда ассоциируется свобода, а со словом «судьба» - рабство, прежде всего «государственное рабство». Концепция романа строится на двух параллелях (внешней и внутренней).

ПАРАЛЛЕЛЬ ПЕРВАЯ (ВНЕШНЯЯ): На всем протяжении романа четко выражена идея параллелизма двух систем и идеологий: немецкий фашизм для Гроссмана абсолютно адекватен советскому социализму, принципиальной разницы между ними нет. Поэтому сцены в советском концлагере параллельны сценам в фашистском концлагере, Гитлер и Сталин схожи характерами, в раскрытии их автор использует одинаковые психологические мотивировки поступков и решений, общим является также отказ от интернационализма и в СССР, и в Германии и, наконец, государственный антисемитизм, с точки зрения автора, имеет место в обоих государствах, и это в особенности важно для Гроссмана.

Разговор двух идеологов: нациста Лисса и коммуниста Мостовского - четко, ясно, безапелляционно расставляет все точки над г Фашизм и социализм - это «две формы одной сущности». Такова концепция Гроссмана (характерно, что в романе ее формулирует фашист Лисс, а коммунист Мостовской возражает ему вяло и неубедительно). Война - это не столкновение в смертельной схватке двух противоположных социально-экономических систем и идеологий, но столкновение родственных по духу систем, одинаковых тоталитарных государств.

Этот тезис стал краеугольным камнем официальной идеологии и пропаганды в 90-е гг. Ну, пропаганда есть пропаганда («пропагадина», говаривал Л. Леонов, а Маркс недаром называл пропаганду «ложным сознанием»). У нее свои задачи, и для нее не существует понятия истины, а есть понятие политических интересов. А если человек стремится выяснить истину, то он обязан видеть, что в этих лобовых сравнениях (социализм = фашизму) не принимаются в расчёт очень серьезные вещи.

О фашизме много пишут, но почти всегда уходят от анализа его сути. Понятие фашизма постоянно размывается, а сфера его применения расширяется. Это происходит потому, что оно используется в политической борьбе для дискредитации противника. Нет ни одного строгого определения, ни одного по-настоящему фундаментального научного труда (за исключением, как утверждает С. Кара-Мурза , книги Вальтера Шубарта «Европа и душа Востока» ). Поэтому и необходимо определиться в понятиях.

Итак, по формуле Гроссмана, социализм и фашизм - две формы одной сущности. Но этот тезис очень шаток, неверен в принципе.

Формула Гроссмана, на наш взгляд, должна быть «перевернута»: фашизм и социализм не «две формы одной сущности», а «сходные формы разных сущностей». Чтобы это доказать, нужно выделить в них сходные и различные признаки и определить, какие из них фундаментальные, а какие вторичные и не концептуальные.

Каковы же принципиальные общие признаки фашизма и социализма? 1. И то, и другое -порождения Запада, плоды западной цивилизации и западной философской мысли. 2. Одинаковые внешние признаки государственных систем. Из обеих идей (фашистской и коммунистической) выросли тоталитарные, антидемократические режимы власти (с соответствующими внешними проявлениями: вождизмом, подавлением инакомыслия, мощным репрессивным аппаратом, однопартийной политической системой и т.п.). Но тоталитарных систем власти было в истории сколько угодно. И сейчас они есть, в том числе в странах с вполне конкурентной рыночной экономикой. Они вырастают на самой разной экономической и идеологической основе.

Каковы же принципиальные, фундаментальные различия социализма и фашизма?

1. В экономической основе. Социализм базировался на отмене частной собственности, ее обобществлении до уровня общенародной и плановой. Фашизм - на частной собственности, рыночной экономике, свободной конкуренции.

2. В характере философской базы. И тут, и там у истоков - западные философские концепции. Но марксизм - философия рационалистическая, основанная на теории прогресса и имеющая оптимистический характер. Ее источник - прежде всего классическая немецкая философия, включая гегелевскую диалектику. Фашизм, напротив, философия глубоко пессимистическая и мистическая, представляющая собой сложный идеологических комплекс, в котором соединились идея Гоббса о принципе конкуренции: «блага жизни гораздо успешнее

достигаются подавлением других, чем взаимной помощью» , а также идеи Ницше, Шпенглера и ряд мистических учений Востока.

3. В идеологическом фундаменте систем (это главное). В книге В. Шубарта убедительно показано принципиальное различие: коммунизм (социализм) делит общество по горизонтали (на классы); критерий деления -социальный, а сама идеология по духу интернациональная (отсюда лозунг коммунизма «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»). Фашизм же делит общество по вертикали (на расы, низшие и высшие нации); критерий деления - расовый, а идеология по духу расовая. Отсюда лозунг немецкого фашизма «Deutschland über Alles!» («Германия превыше всего!»).

4. В отличие от советского социализма, идеологической основой которого является марксизм, фашизм базируется на идеологии либерализма. В чем же связь либерализма и фашизма? В том, что в их основе - принцип свободной конкуренции (а это главная идея, «священная корова» либерализма). Причем принцип конкуренции фашизм переносит с уровня индивидуума на уровень наций и рас. В этой конкуренции нация едина в борьбе против других наций. Отсюда само слово «фашизм» - от итальянского слова fascis - «сноп». Отсюда и наименование немецкого фашизма -«национал-социализм».

Советский социализм вырос из идеи равенства и взаимопомощи людей и наций. Фашизм

Из идеи расового неравенства, превосходства одних наций над другими. «Фашизм доводит до логического завершения либеральную идею конкуренции. Вот что взял фашизм у Шпенглера: «Человеку придает высший ранг то обстоятельство, что он - хищное животное» . Отсюда и представление Шпенглера о народе и расе: «Существуют народы господ-добытчиков, ведущие борьбу против себе подобных, народы, предоставляющие другим возможность вести борьбу с природой с тем, чтобы затем ограбить и подчинить их» .

Рассмотрим в связи с вышеизложенным вопрос об антисемитизме, столь важный для В. Гроссмана. Германский нацизм официально провозгласил как свою программу «окончательное решение еврейского вопроса», т.е. полное уничтожение евреев. Ничего подобного не было и быть не могло в СССР, особенно учитывая ту большую роль, которую сыграли представители этой нации в революции, и то место, которое они заняли в послереволюционной государственной системе . Это не исключало проявлений антисемитизма на бытовом уровне,

но такие печальные факты не являются приметой именно и только советского социума. В официальной же государственной идеологии и пропаганде СССР царил интернационализм. Кроме того, и для фашизма антисемитизм - не родовой, а видовой признак. Родовой признак

Расизм. А какая нация или раса будет объявлена нацией или расой «недочеловеков» - это уже другой вопрос. Для итальянского или испанского, например, фашизма антисемитизм не был свойственен. В частности, для итальянских фашистов «недочеловеками» были африканцы -абиссинцы, для испанских - баски. Если вернуться к германскому фашизму, то он основан на расовой идеологии, на идее подавления других национальностей ради своей; касается это не только евреев, но и всех других неарийцев, даже арийцев, не являющихся немцами, - скажем, славян. По плану Гитлера к 60-м годам русских, например, должно было остаться 30 миллионов, все остальные подлежали уничтожению. А те, кого планировалось оставить в живых, должны были бы уметь считать до 10 и расписываться - больше никакого образования.

Советский же социализм - идеология не расового, а социального, классового подавления. Это идеология по сути, по духу не национальная, тем более не националистическая, а интернациональная.

Итак, коммунизм и фашизм - идеологии несовместимые. Это смертельные враги. Нобелевский лауреат коммунист Жорес Алферов, выступая в Думе, сказал: «Первый признак фашизма - антикоммунизм». Диссидент и либерал Григорий Померанц, по сути, подтвердил этот тезис в своем комментарии о выборах в Думу в 1993 г.: «Мы знали, что антикоммунизм всегда вызывает к жизни фашизм, знали, но сами развязали антикоммунистическую истерию и получили фашизм» .

Стоит отметить, что параллель между социализмом и фашизмом в романе Гроссмана является внешней и, в сущности, не главной. Она развивается в основном в публицистическом слое романа. Есть параллель более глубокая и важная для романа, потому что она реализуется в художественной системе, в сюжете произведения.

ПАРАЛЛЕЛЬ ВТОРАЯ (ГЛАВНАЯ, ВНУТРЕННЯЯ): СТАЛИНГРАД = 37-Й ГОД.

Для Гроссмана в один ряд выстраиваются три события: 37-й год, поворот к национальногосударственной идеологии, который наступил после уничтожения троцкистов (сторонников денационализации России), и Сталинград, победа в Сталинградской битве. Для писателя

Сталинград есть победа Сталина не только над немцами, но и над своим народом, момент окончательного удушения мечты о свободе, возродившейся в начале войны. З7-й год был символом удушения свободы, за которую боролись революционеры, а победа в Сталинграде ознаменовала окончательную победу рабства над свободой, «угасание свободы».

Рассмотрим, как реализуется эта параллель художественно. Романы «дилогии» Гроссмана очень многоплановы. В них множество постоянно пересекающихся сюжетных линий. «В сферу изображения вовлечены Советский Союз и фашистская Германия, фронт и тыл, немецкие и советские концлагеря и тюрьмы, наука, искусство, промышленность, экономика, наконец, быт - фронтовой и тыловой, особенно тыловой со всеми его тяготами» .

Пространственные горизонты романа почти б езбрежны: мы видим то сталинский ГУЛАГ, то гитлеровские лагеря уничтожения, то оккупированные земли, то пятачок, оставшийся до Волги в Сталинграде, который обороняют насмерть солдаты и офицеры, то научные лаборатории и жилища эвакуированных ученых в Казани, то военную Москву. А вот временные рамки почти сведены к одной точке, и все события романа собраны, сконцентрированы в несколько месяцев - время обороны Сталинграда. Все стягивается к этому центру. Главное в романе - Сталинград, изображение и осмысление Сталинградской битвы, её итога. Эта битва и её исход определяют всё в жизни страны и каждого отдельного человека. Василий Гроссман и его герои всё время помнят о революции и знают, что она совершалась ради народной свободы, а потом, в 30-е гг., люди попали в тиски новой несвободы. Но начавшаяся война и в особенности обороняющийся Сталинград возродили дух свободы: «В огне, охватившем городские кварталы, вырос новый город - Сталинград войны... Вторая мировая война была эпохой человечества, и на некоторое время её мировым городом стал Сталинград. Мировой город отличается от других городов тем, что у него есть душа. И в Сталинграде войны была заключена душа. Его душой была свобода» . Свобода -именно в Сталинграде осени 1942 года, ещё не победившем, а только обороняющемся.

А кульминацией сталинградских событий и высшим проявлением воли народа к свободе в романе стала оборона «дома Грекова» - «дома 6/1». Имеется в виду знаменитый «дом сержанта Павлова», находившийся на нейтральной полосе и закрывавший немцам путь к Волге. Вокруг него велись самые ожесточенные бои. Существует мнение, что защитники этого дома

уничтожили больше немецких солдат и офицеров, чем вся армия Франции за время Второй мировой войны. И вот в этом доме, который отрезан и от своих, и от немцев линией огня, царит дух свободы.

В чём же смысл Сталинградской битвы, каков её итог? Для Гроссмана эта победа была одновременно поражением, убийством свободы. Это и есть главный, центральный момент его концепции.

Победа в Сталинграде, если судить объективно, была победой во всей войне: всему миру уже тогда был ясен смысл Сталинградской битвы как поворотного пункта в мировом противостоянии - недаром только во Франции, например, со Сталинградом связаны названия 40 улиц и площадей. Но для В. Гроссмана победа в Сталинграде - это окончательная победа Сталина над собственным народом, рабства над свободой, государства над человеком, национализма над интернационализмом, сталинизма над ленинизмом и идеалами Октябрьской революции. Победа в Сталинграде в контексте символики романа В. Гроссмана означает победу СУДЬБЫ (рабства) над ЖИЗНЬЮ (свободой). Сталинград потерял душу - душу свободы. Поэтому В. Гроссман ставит Сталинградскую победу в один ряд с 37-м годом: в 1937 г. Сталин победил оппозицию, в 1943 - всю страну. Сталинград для В. Гроссмана - не только победа, но и беда народа, который, побеждая фашизм, одновременно укрепляет власть Сталина, освобождает его от ответственности за прошлое: «Гуще станет трава над деревенскими могилами тридцатого года. Лед, снеговые холмы Заполярья сохранят спокойную немоту. Сталин знал лучше всех в мире - победителей не судят» .

Не случайно сюжетной кульминацией романа становится описание начала контрнаступления под Сталинградом: именно это событие является центральным в судьбе Сталина, Сталинграда и всей страны. Сталин в нетерпении и ярости, он торопит войска, ему нужна победа. Но ведь она достигается ценой жертв. Вот почему столь важны в романе те 8 минут, на которые полковник Новиков задерживает наступление своего танкового корпуса, чтобы артиллерия подавила огневые точки: за эти 8 минут будут спасены тысячи жизней, которые неважны для Сталина, но столь значимы для Новикова. Но они прошли, Новиков отдал приказ, началось наступление, и вот - победа (для автора романа победа рабства над свободой).

При всей многоплановости романа, при всем многообразии образующих его сюжетных линий, он чрезвычайно целеустремлен. Все в романе стягивается к организующим его смысло-

вую структуру внешней и внутренней параллелям, о которых сказано выше, и все работает на главный вывод, главную идею В. Гроссмана: в Сталинграде и в войне в целом народ не столько отстоял свою страну, сколько увековечил свое рабство. Гроссмановская идея глобальна. Но верна ли она? Прав ли писатель, как он спрашивал сам себя в письме к другу? С нашей точки зрения, она неверна, потому что строится на вторичных признаках сходства социализма и фашизма и упускает из виду главные, фундаментальные различия двух идеологий и систем. Мысль о том, что победа в Сталинграле убила пробудившуюся было свободу, тоже, на наш взгляд, неверна. Ведь война стала не только апофеозом, но и кризисной точкой в развитии созданной Сталиным тоталитарной системы. Послевоенное десятилетие - при всех внешних признаках усиления тоталитарной власти Сталина - было - по внутренней сущности - продолжением того процесса развития свободной мысли, который был порожден войной. Лучше всего это выразила литература о войне. Прав не Гроссман как автор «Жизни и судьбы», а Гроссман как автор повести «Народ бессмертен» и надписи на памятнике героям Сталинграда на Мамаевом кургане, правы В. Некрасов, В. Панова, Э. Казакевич. Прав Б. Пастернак, написавший в эпилоге к роману «Доктор Живаго»: «Хотя освобождение, которого ждали после войны, - не наступило с победой, но предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание» . И правы многие другие поэты и писатели, пережившие войну и участвовавшие в ней. И больше всех прав автор «Василия Тёркина», поэмы о свободном русском человеке на войне.

Война всё-таки стала победой не рабства, а свободы. Этот вопрос решила сама жизнь - и «предоттепельным» послевоенным десятилетием, и ХХ съездом, и последовавшей «оттепелью». Поэтому можно сказать, что пессимистическая концептуальная идея, организующая роман «Жизнь и судьба», не выдержала проверки ходом истории.

Что же касается двух других вопросов, которые задавал себе В. Горссман: справился ли автор, смог ли создать настоящее художественное произведение, и какова будет его судьба, насколько оно долговечно, то ответ на них можно дать только в комплексе: ведь долговечность зависит от художественного качества произведения, а не только от степени истинности, надежности его концепции.

2. Судьба романа

Роман «Жизнь и судьба» попал как бы прямо из начала 60-х годов в конец 80-х: в то самое

время, когда его идеи оказались как никогда востребованными в стране, расстававшейся с социалистической системой. «Очень своевременная книга»! После публикации в 1988 году роман оказал большое воздействие на читательское и писательское сознание (хотя и в то время, не говоря уже о 60-х гг., далеко не все разделяли позицию автора).

Но вот что касается его будущей судьбы, того, насколько долго он останется в литературе, насколько активно будет читаться и какое место в иерархии литературных ценностей займет на литературной карте ХХ века, то здесь нужно сказать следующее. На наш взгляд, это произведение не обладает достаточным «запасом прочности», чтобы войти в «Большое время». Оно останется серьёзным фактом истории литературы 2-й половины ХХ века, но вряд ли далеко перешагнет этот рубеж. Время и «гамбургский счёт» не в его пользу. Роман стремительно устаревает, и это происходит по нескольким причинам.

Причины ИДЕЙНЫЕ: роман устаревает

концептуально. Главная его идея весьма спорна

и, по сути, уже опровергнута жизнью, судьбой самой системы: никакого вечного рабства в результате победы в Сталинграде и в войне не получилось - как раз наоборот.

Кроме этого, главного момента, есть и еще кое-что весьма существенное. На романе лежит печать времени его создания и давно устаревшее, поверхностное «детско-арбатское» представление

о сталинизме как культе одной личности. В нём ясно выражена та «либеральная» модель истории, которая формировалась в 60-е годы в «новоми-ровском» крыле духовной оппозиции: главной болью Гроссмана, как и диссидентов 60-х гг., остается 37-й г. тогда как понятие свободы связывается с революцией, с ленинской эпохой. И в романе реализовано противопоставление Ленина и Сталина, «ленинских демократических норм» и «сталинской диктатуры». Сталинизм для автора - извращение светлой идеи. Вина в том, что случилось, лежит на конкретных людях: на Сталине и таких фанатиках, как Крымов, Мостовской, Абарчук, не говоря уже о корыстных прислужниках системы, таких как Гетманов, Не-удобнов или таких как певец и идеолог ГУЛАГА Каценеленбоген (вероятно, имеется в виду главный идеолог, проектировщик и создатель ГУЛАГА Френкель), мечтающий превратить в ГУЛАГ всю страну.

«Жизнь и судьбу» Гроссмана буквально убивает современная пропаганда. Для сегодняшнего читателя, особенно молодого, который впервые познакомится с этим романом, в нём не будет никаких концептуальных открытий. Он

увидит в тексте иллюстрацию самых расхожих пропагандистских тезисов, которые ежедневно слышит по радио, по телевидению: что Сталин подобен Гитлеру, что социализм подобен фашизму, что победа - подобна поражению. Тогда роман предстанет пропагандистским рупором сегодняшнего либерального официоза.

То, что для читателей 60-х годов было бы новизной и даже шоком, то, что заинтересовало читателей середины 80-х неожиданностью, нестандартностью идеи (для тех времён), - уже в 90-е годы стало пропагандистским трюизмом, который известен каждому и который повторяют по радио и телевидению все кому не лень. Но ведь нет ничего страшнее для художественного произведения, чем его превращение в иллюстрацию очередного учебника политграмоты. От этого роман могло бы спасти только высочайшее художественное мастерство. Как спасло, например, «Поднятую целину» Шолохова. Но что касается гроссмановского романа, то здесь художественное мастерство, на наш взгляд, относительно: «Жизнь и судьба» - произведение «маловысокохудожественное» (окказионализм Ю. Трифонова).

Перед нами писатель, наделённый дарованием, и у него есть замечательные художественные взлёты. Им надо отдать должное, поэтому для начала скажем о достоинствах гроссмановской прозы. Есть в ней эпизоды, в которых изображение достигает высокой степени эмоциональной напряженности, что признано критиками, как превозносившими роман, так и не принявшими его в целом . В «Жизни и судьбе» к таким замечательным в художественном отношении местам можно отнести, например, письмо матери Штрума из гетто и сцену в газовой камере, где Софья Левинтон в предсмертные мгновения прижимает к себе мальчика Давида с мыслью оберечь его от ужаса смерти, которая настигнет его на мгновение раньше, чем ее. Эти страницы - из самых пронзительных в романе. Такова же сцена на кладбище и передача переживаний матери на могиле сына: «Скажи ей кто-нибудь, что кончилась война, она бы не шевельнулась... Стоят ли все люди, сколько их есть, молодой крови (ее сына. - С.С.), которой куплена эта радость» . Вопрос о ценности отдельной человеческой жизни заострен здесь с небывалой смелостью (хотя незадолго до этого Гроссман резко осуждал Б. Пастернака за индивидуалистичность его философской концепции и эгоизм героя в «Докторе Живаго»). К таким эпизодам относится, безусловно, и описание начала контрнаступления в Сталинграде. В нём передано потрясающее напряжение тех 8 минут, на которые вопре-

ки приказу Ставки, вопреки воле Сталина полковник Новиков задерживает начало наступления танкового корпуса. Такие «вершины» были и в 1-й книге романа - «За правое дело» (1952): к ним можно отнести страницы, описывающие, как собирается и идёт на войну солдат Вавилов, описание первой бомбардировки Сталинграда, когда в конце августа 1942 г. город был буквально стёрт с лица земли; сцена гибели батальона капитана Филяшкина в бою за Сталинградский вокзал, когда погибли все солдаты и офицеры батальона, до последнего человека.

Но это отдельные вершины. Не надо перечитывать роман несколько раз, чтобы понять: у

В. Гроссмана нет дара пластического изображения жизни , как нет и ярких, самодостаточных характеров, без которых эпопей не бывает, а бывают псевдоэпопеи. В этом смысле

В. Гроссман не может соперничать ни с Львом Толстым, ни с Шолоховым, ни с Алексеем Толстым, ни с Горьким, а быть на равных с Эрен-бургом и Чаковским или даже Симоновым-прозаиком - совсем не тот масштаб. Роман в гораздо большей степени держится на авторских философско-публицистических размышлениях, чем на судьбах и характерах героев. К тому же здесь недостаёт яркого, индивидуального стиля, а есть некий усредненный, невыразительный язык. Толстого, Шолохова, Платонова, Бунина можно узнать по одной фразе, одному абзацу. А этого автора - Гроссмана -узнаешь в первую очередь «по мысли, а не по слову» .

Причиной «художественной недостаточности» романа «Жизнь и судьба» стало и то, что он конструктивно представляет собой не самостоятельный роман, а продолжение романа «За правое дело», вторую часть романной дилогии, хотя Л. Аннинский, к примеру, воспринимает дилогию «как единое целое» . Это очень неубедительная позиция. Ведь вторая часть продолжает развитие многих сюжетных линий, завязки и даже значительная часть действия которых приходятся на первый роман. Некоторые характеры в первой части были даже ярче, чем во второй. Очень многое для читателя, не знающего «За правое дело», в «Жизни и судьбе» непонятно, не мотивировано. Но, с другой стороны, и соединить «За правое дело» с «Жизнью и судьбой» под одной обложкой или хотя бы в двухтомнике совершенно невозможно

Недаром ни одному издателю до сих пор не приходила в голову такая мысль. Концептуально это совершенно разные романы, это как позитив и негатив в фотографии, как «да» и «нет» в ответ на один и тот же вопрос. И если первый роман называется «За правое дело», то

второй по логике (и по праву) мог бы называться «За неправое дело». Писатель, на наш взгляд, совершил большую ошибку, когда, кардинально изменив свой взгляд на историю войны, на Сталинград и Сталинградскую битву, решил продолжить ранее написанный и опубликованный роман, вместо того чтобы написать совершенно новое произведение, с другими героями и другими сюжетными линиями.

Приведём очень резкое и, возможно, несправедливое по форме, но по сути имеющее под собой основания суждение А. Твардовского (оно относится к 60-м годам), прочитавшего «Жизнь и судьбу» еще в рукописи. Он тогда весьма негативно (прежде всего за художественную слабость) оценил роман В. Гроссмана, «... с его глупым названием «Жизнь и судьба», с его прежней претенциознейшей манерой эпопеи, мазней научно-философских отступлений, надменностью и беспомощностью описаний в части топора и лопаты» . И хотя либеральная критика выражает восторг, ставя роман В. Гроссмана в один ряд с «Войной и миром» Л. Толстого, но всё же «Жизнь и судьба» -не эпопея, а, скорее, публицистический роман, причём с весьма спорной концепцией. Не случайно А. Казинцев характеризует жанр «Жизни и судьбы» как «антиэпопею», как «разросшееся до циклопических размеров эссе» .

3. Заключение

Итак, в опубликованном в конце 80-х гг. романе Василий Гроссман - еще из 60-х годов - дал свой ответ на вопрос о том, чем была для России, для русского народа Великая Отечественная война. Эта война, по его мнению, - война за неправое дело, война, в которой русский народ погубил свою свободу и увековечил свое рабство.

А ответ самому Гроссману дали уже давно, ещё задолго до того, как он написал своё произведение, другие писатели и поэты, многие из которых фронтовики. Зимой 1942 года в Ленинграде Ольга Берггольц в самую страшную, глухую пору блокады написала:

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,

Где смерть, как тень, тащилась

по пятам, Такими мы свободными бывали.

Такою мы свободою дышали,

Что внуки позавидовали б нам.

А вот выраженное поэтически впечатление участника Сталинградской битвы о том прорыве, которым началось наступление под Сталинградом и которое В. Гроссман показал как «8 минут полковника Новикова» и счёл началом «гибели свободы». Автор стихотворения, Александр Ревич, был в том бою командиром стрелковой роты.

Когда вперёд рванули танки,

Кроша пространство, как стекло,

А в орудийной перебранке Под снегом землю затрясло,

Когда в бреду или, вернее,

Перегорев душой дотла,

На белом, чёрных строк чернее,

Пехота встала и пошла,

Нещадно матерясь и воя,

Под взрыв, под пули, под картечь,

Кто думал, что над полем боя Незримый ангел вскинул меч?

Но всякий раз - не наяву ли? -Сквозь сон который год подряд Снега белеют, свищут пули,

А в небе ангелы летят .

Можно привести ещё множество примеров произведений, в которых война в целом и Сталинградская битва в частности понимаются как торжество свободы. И написаны они не по «социальному заказу», в них выражена та правда, которую видели авторы и которая противоположна правде В. Гроссмана.

Спосок лотературы

1. Липкин С. Жизнь и судьба Василия Гроссмана // С разных точек зрения. «Жизнь и судьба».

В. Гроссмана. М., 1991. С. 14.

2. Кара-Мурза С. Советская цивилизация: в 2 кн. Кн. 1. М.: Алгоритм, 2002. 528 с.

3. Шубарт В. Европа и душа Востока. М.: Русская идея, 2000 г. 444 с.

4. Гоббс. Левиафан, или Материя, форма и власть государства, церковного и гражданского [Электронный ресурс]. Режим доступа: http// lib.ru/FILOSOF/ GOBBS/ Leviafan.text/.

5. Шпенглер О. Закат Европы: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1993. 663 с.

6. Солженицын А. Двести лет вместе: В 2 т. Т. 2. М.: Русский путь, 2002. 512 с.

7. Померанц Г. Интервью // Известия, 1993.20.12.

8. Гроссман В. Жизнь и судьба. Таллинн: Ээсти раамат. 1990. 476 с.

9. Пастернак Б. Доктор Живаго. М.: Советская Россия, 1989. 603 с.

10. С разных точек зрения. «Жизнь и судьба»

B. Гроссмана. М.: Советский писатель, 1991. 400 с.

11. Из выступлений за «круглым столом» журнала «Литературное обозрение» // С разных точек зрения. «Жизнь и судьба» В. Гроссмана. М., 1991.

12. Аннинский Л. Мироздание Василия Гроссмана // Гроссман В. Жизнь и судьба, Таллинн, 1990.

13. Твардовский А. Из рабочих тетрадей // Знамя. 1989. № 9. С. 200-201.

1 4. Анкета «Литературной газеты» // Литературная газета. 2004.15-21.12. № 50. С. 12.

THREE QUESTIONS OF V. GROSSMAN (HIS NOVEL «LIFE AND FATE»)

In his analysis of the novel «Life and Fate» by V.Grossman, the author of the article answers three questions, which plagued the writer when he was finishing his novel: whether his concept was true, whether the esthetic embodiment of his ideas was successful, whether his novel was going to be long-lived.

Keywords: socialism, fascism, concentration camp, battle of Stalingrad, freedom, slavery, epic, anti-epic, social and political journalism, level of artistry.

Впервые роман был напечатан в 1988.

1.Роман-эпопея

2.Политический роман

3.Философский

4.Социальный

5.Интеллектуальный

Идейный центр: Сталинградская битва.

Гроссман начинает роман с описания гитлеровского лагеря. В лагере собраны люди разных национальностей, возрастов и политических убеждений. Тем самым подчеркивается вселенский характер происходящего. Конфликт добра и зла. Общая беда не объединяет людей, между ними все равно возникают недопонимания.

Всех честных и порядочных людей ждет одна судьба – смерть. Главная мысль: вопрос о соотношении высоких целей и жестоких средств.

Гроссман считает, что жестокие средства не оправдывают себя, даже если они совершаются ради высоких целей.

Герои романа по-разному относятся к проблеме жизни и судьбы, свободы и насилия. Поэтому у них и разное отношение к ответственности за свои поступки. Проводя параллель между Сталиным и Гитлером, фашистским концлагерем и лагерем на Колыме, Василий Гроссман говорит, что признаки любой диктатуры одинаковы. И ее влияние на личность человека разрушающее. Главная эпическая мысль романа: жизнь – синоним слова свобода; смерть – насилие.

Конфликт личности и государства. Различные формы насилия:

1.Война – самая страшная.

2.Фашизм (национал-социализм) – сверхнасилие.

3.Политика государственного национализма.

Не случайно для раскрытия этой темы автором выбран такой исторический период в жизни нашей страны, как Великая Отечественная война. Писатель считал, что война со всей остротой выявила проблемы современности, обнажила основные противоречия эпохи, писатель видит в войне не только столкновение армий, а столкновение различных взглядов на жизнь, на судьбу человека и народа.

Основные проблемы, затронутые Гроссманом в романе, - это жизнь и судьба, свобода и насилие, законы войны и жизни народа.

Конфликт человека и государства передается в размышлениях героев о коллективизации, о судьбе “спецпереселенцев”, он ощущается в картине колымского лагеря.

Победоносная Сталинградская битва в романе - это и героическое деяние, и беда народа, который, освобождая страну, освобождая мир от фашизма, одновременно завоевывает славу Сталину. “Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека и его свобода”.

Название книги символично. Жизнь определяет судьбу. Например, штурмбанфюрер Кальтлуфт, палач у печей, убивший пятьсот девяносто тысяч человек, пытается оправдать себя приказом свыше, властью фюрера, судьбой (“судьба толкала... на путь палача”). Но дальше автор говорит: “Судьба ведет человека, но человек идет потому, что хочет, и он волен не хотеть”.

Огромное количество проблем.

1.Еврейский вопрос: о положении этого народа в лагерях, в нашей стране, в мире.

2.Проблема выбора. Каждый выбирает сам: добро или зло. Поведение Ребекки – поведение раба. Страх заставляет людей терять свой человеческий облик.

3.Тема насилия и страха перетекает в тему покорности. Поражает покорность с которой люди идут на расстрел. Сама структура тоталитарного государства такова, что она формирует покорность. Чем человек ближе к смерти, тем меньше влияние государства.

17) Композиционные особенности, образная система романа Гроссмана «Жизнь и судьба».
Книга состоит из трех частей, разбитых на небольшие главы. Никаких эпиграфов нет, если не считать одного перед самим произведением, но мне кажется, что это инициатива издателя, поэтому здесь я его приводить не буду.

Крупномасштабных батальных сцен в произведении немного. Акцент делается на переживаниях людей, на их отношениях друг с другом. Люди в книге показаны такими, какие они бывают в жизни, а не сработанными по схеме «отрицательных» и «положительных». Автор стремится доказать, что бессмертные подвиги совершают обыкновенные люди. Гроссман вообще не показывает партию как организатора победы - ни в тылу, ни в армии.

Основной круг философской проблематики эпопеи В. Гроссмана “Жизнь и судьба” - жизнь и судьба, свобода и насилие, законы войны и жизни народа. Писатель видит в войне не столкновение армий, а столкновение миров, столкновение различных взглядов на жизнь, на судьбу отдельного человека и народа. Война выявила коренные проблемы современности, вскрыла основные противоречия эпохи.

В романе две основные темы - жизнь и судьба.

“Жизнь” - это свобода, неповторимость, индивидуальность; “судьба” - необходимость, давление государства, несвобода. Комиссар Крымов говорит: “Как странно идти по прямому, стрелой выстреленному коридору. А жизнь такая путаная тропка, овраги, болотца, ручейки, степная пыль, несжатый хлеб, продираешься, обходишь, а судьба прямая, струночкой идешь, коридоры, коридоры, коридоры, в коридорах двери”.

Судьба основных действующих лиц трагическая или драматическая. В героизме Гроссман видит проявление свободы. Капитан Греков, защитник Сталинграда, командир бесшабашного гарнизона “дома шесть дробь один”, выражает не только сознание “правого дела борьбы с фашизмом”, отношение к войне как к трудной работе, самоотверженность и здравый смысл, но и непокорство натуры, дерзость, независимость поступков и мыслей. “Все в нем - и взгляд, и быстрые движения, и широкие ноздри приплюснутого носа - было дерзким, сама дерзость”. Греков - выразитель не только народного, национального, но и всечеловеческого, свободолюбивого духа (недаром его фамилия Греков).

Главный конфликт романа - конфликт народа и государства, свободы и насилия. “Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека, его свобода”. Этот конфликт прорывается наружу в размышлениях героев о коллективизации, о судьбе “спецпереселенцев”, в картинах колымского лагеря, в раздумьях автора и героев о тридцать седьмом годе и его последствиях.

Колымский лагерь и ход войны связаны между собой. Гроссман убежден, что “часть правды - это не правда”. Арестованный Крымов ловит себя на мысли, что ненавидит пытающего его особиста больше, чем немца, потому что узнает в нем самого себя.

Гроссман изображает народные страдания: это и изображение лагерей, арестов и репрессий, и их разлагающего влияния на души людей и нравственность народа. Храбрецы превращаются в трусов, добрые люди - в жестоких, стойкие - в малодушных. Людей разрушает двойное сознание, неверие друг в друга. Причины данных явлений - сталинское самовластие и всеобщий страх. Сознанием и поведением людей со времен революции управляют идеологические схемы, приучившие нас считать, что цель выше морали, дело выше человека, идея выше жизни. Насколько опасна такая перестановка ценностей, видно из эпизодов, когда Новиков на восемь минут задержал наступление, то есть, рискуя головой, идет на невыполнение сталинского приказа ради того, чтобы сберечь людей. А для Гетманова “необходимость жертвовать людьми ради дела всегда казалась естественной, неоспоримой не только во время войны”.

Отношение к судьбе, к необходимости, к вопросу о вине и ответственности личности перед лицом обстоятельств жизни у героев романа разное.

Штурмбанфюрер Кальтлуфт, палач у печей, убивший пятьсот девяносто тысяч людей, пытается оправдать это приказом свыше, своей подневольностью, властью фюрера, судьбой: “судьба толкала его на путь палача”. Но автор утверждает: “Судьба ведет человека, но человек идет потому, что хочет, и он волен не хотеть”.

Смысл параллелей Сталин - Гитлер, фашистский лагерь - колымский лагерь в том, чтобы заострить проблему вины и ответственности личности в самом широком, философском плане. Когда в обществе творится зло, в той или иной степени в нем виноваты все. Пройдя через трагические испытания XX века - Вторую мировую войну, гитлеризм и сталинизм, - человечество начинает осознавать тот факт, что покорность, зависимость человека от обстоятельств, рабство оказались сильны. И в то же время в образах героев Отечественной войны Гроссман видит свободолюбие и совестливость. Что превысит в человеке и человечестве? Финал романа открыт.

Старый коммунист Михаил Мостовской, взятый в плен на окраине Сталинграда, привезен в концлагерь в Западной Германии. Он засыпает под молитву итальянского священника Гарди, спорит с толстовцем Иконниковым, видит ненависть к себе меньшевика Чернецова и сильную волю «властителя дум» майора Ершова.
Политработник Крымов послан в Сталинград, в армию Чуйкова. Он должен разобрать спорное дело между командиром и комиссаром стрелкового полка. Прибыв в полк, Крымов узнает, что и командир, и комиссар погибли под бомбежкой. Вскоре Крымов и сам принимает участие в ночном бою.
Московский ученый-физик Виктор Павлович Штрум с семьей находится в эвакуации в Казани. Теща Штрума Александра Владимировна и в горе войны сохранила душевную молодость: она интересуется историей Казани, улицами и музеями, повседневной жизнью людей. Жена Штрума Людмила считает этот интерес своей матери старческим эгоизмом. Людмила не имеет известий с фронта от Толи, сына от первого брака. Ее печалит категоричный, одинокий и тяжелый характер дочери-старшеклассницы Нади. Сестра Людмилы Женя Шапошникова оказалась в Куйбышеве. Племянник Сережа Шапошников - на фронте. Мать Штрума Анна Семеновна осталась в занятом немцами украинском городке, и Штрум понимает, что у нее, еврейки, мало шансов остаться в живых. Настроение у него тяжелое, он обвиняет жену в том, что из-за ее сурового характера Анна Семеновна не могла жить с ними в Москве. Единственный человек, смягчающий тяжелую атмосферу в семье, - подруга Людмилы, застенчивая, добрая и чуткая Марья Ивановна Соколова, жена коллеги и друга Штрума.
Штрум получает прощальное письмо от матери. Анна Семеновна рассказывает, какие унижения ей пришлось пережить в городе, где она прожила двадцать лет, работая врачом-окулистом. Люди, которых она давно знала, поразили ее. Соседка спокойно потребовала освободить комнату и выбросила ее вещи. Старый педагог перестал с ней здороваться. Но зато бывший пациент, которого она считала угрюмым и мрачным человеком, помогает ей, принося продукты к ограде гетто. Через него она и передала прощальное письмо сыну накануне акции уничтожения.
Людмила получает письмо из Саратовского госпиталя, где лежит ее тяжело раненный сын. Она срочно выезжает туда, но, приехав, узнает о смерти Толи. «Все люди виноваты перед матерью, потерявшей на войне сына, и тщетно пробуют оправдаться перед ней на протяжении истории человечества».
Секретарь обкома одной из оккупированных немцами областей Украины Гетманов назначен комиссаром танкового корпуса. Гетманов всю жизнь работал в атмосфере доносов, лести и фальши и теперь переносит эти жизненные принципы во фронтовую обстановку. Командир корпуса генерал Новиков - прямой и честный человек, старающийся предотвратить бессмысленные человеческие жертвы. Гетманов выражает Новикову свое восхищение и одновременно пишет донос о том, что комкор задержал атаку на восемь минут, чтобы сберечь людей.
Новиков любит Женю Шапошникову, приезжает к ней в Куйбышев. Перед войной Женя ушла от своего мужа, политработника Крымова. Ей чужды взгляды Крымова, который одобрял раскулачивание, зная о страшном голоде в деревнях, оправдывал аресты 1937 г. Она отвечает Новикову взаимностью, но предупреждает его, что, если Крымов будет арестован, вернется к бывшему мужу.
Военный хирург Софья Осиповна Левинтон, арестованная на окраине Сталинграда, попадает в немецкий концлагерь. Евреев везут куда-то в товарных вагонах, и Софья Осиповна с удивлением видит, как всего за несколько дней многие люди проходят путь от человека до «грязной и несчастной, лишенной имени и свободы скотины». Ревекка Бухман, пытаясь скрыться от облавы, задушила свою плачущую дочь.
В дороге Софья Осиповна знакомится с шестилетним Давидом, который перед самой войной приехал из Москвы на каникулы к бабушке. Софья Осиповна становится единственной опорой ранимого, впечатлительного ребенка. Она испытывает к нему материнское чувство. До последней минуты Софья Осиповна успокаивает мальчика, обнадеживает его. Они вместе гибнут в газовой камере.
Крымов получает приказ отправиться в Сталинград, в окруженный дом «шесть дробь один», где держат оборону люди «управдома» Грекова. До политуправления фронта дошли донесения о том, что Греков отказывается писать отчеты, ведет антисталинские разговоры с бойцами и под немецкими пулями проявляет независимость от начальства. Крымов должен навести в окруженном доме большевистский порядок и, в случае необходимости, отстранить Грекова от командования.
Незадолго до появления Крымова «управдом» Греков отправил из окруженного дома бойца Сережу Шапошникова и юную радистку Катю Венгрову, зная об их любви и желая спасти от смерти. Прощаясь с Грековым, Сережа «увидел, что смотрят на него прекрасные, человечные, умные и грустные глаза, каких никогда он не видел в жизни».
Но комиссар-большевик Крымов заинтересован только в сборе компромата на «неуправляемого» Грекова. Крымов упивается сознанием своей значительности, старается уличить Грекова в антисоветских настроениях. Даже смертельная опасность, которой ежеминутно подвергаются защитники дома, не охлаждает его пыл. Крымов решает отстранить Грекова и самому принять командование. Но ночью его ранит шальная пуля. Крымов догадывается, что стрелял Греков. Вернувшись в политотдел, он пишет донос на Грекова, но вскоре узнает, что опоздал: все защитники дома «шесть дробь один» погибли. Из-за крымовского доноса Грекову не присваивают посмертное звание Героя Советского Союза.
В немецком концлагере, где сидит Мостовской, создается подпольная организация. Но среди заключенных нет единства: бригадный комиссар Осипов не доверяет беспартийному майору Ершову, происходящему из семьи раскулаченных. Он боится, что смелый, прямой и порядочный Ершов приобретет слишком большое влияние. Заброшенный из Москвы в лагерь товарищ Котиков дает установку - действовать сталинскими методами. Коммунисты принимают решение избавиться от Ершова и подкладывают его карточку в группу отобранных для Бухенвальда. Несмотря на душевную близость с Ершовым, старый коммунист Мостовской подчиняется этому решению. Неизвестный провокатор выдает подпольную организацию, и гестапо уничтожает ее участников.
Институт, в котором работает Штрум, возвращается из эвакуации в Москву. Штрум пишет работу по ядерной физике, которая вызывает общий интерес. Известный академик говорит на ученом совете, что в стенах физического института еще не рождалась работа такого значения. Работа выдвинута на Сталинскую премию, Штрум находится на волне успеха, это радует и волнует его. Но одновременно Штрум замечает, что из его лаборатории понемногу выживают евреев. Когда он пытается вступиться за своих сотрудников, ему дают понять, что и его собственное положение не слишком надежно в связи с «пятым пунктом» и многочисленными родственниками за границей.
Иногда Штрум встречается с Марьей Ивановной Соколовой и вскоре понимает, что любит ее и любим ею. Но Марья Ивановна не может скрывать свою любовь от мужа, и тот берет с нее слово не видеться со Штрумом. Как раз в это время начинаются гонения на Штрума.
За несколько дней до сталинградского наступления Крымов арестован и отправлен в Москву. Оказавшись в тюремной камере на Лубянке, он не может прийти в себя от неожиданности: допросы и пытки имеют целью доказать его измену Родине во время Сталинградской битвы.
В Сталинградской битве отличается танковый корпус генерала Новикова.
В дни сталинградского наступления обостряется травля Штрума. Появляется разгромная статья в институтской газете, его уговаривают написать покаянное письмо, выступить с признанием своих ошибок на ученом совете. Штрум собирает всю свою волю и отказывается каяться, даже не приходит на заседание ученого совета. Семья поддерживает его и, в ожидании ареста, готова разделить его судьбу. В этот день, как всегда в тяжелые минуты его жизни, Штруму звонит Марья Ивановна и говорит, что гордится им и тоскует о нем. Штрума не арестовывают, а только увольняют с работы. Он оказывается в изоляции, друзья перестают с ним видеться.
Но в одно мгновение ситуация меняется. Теоретические работы по ядерной физике привлекают внимание Сталина. Он звонит Штруму и интересуется, не испытывает ли в чем-нибудь недостатка выдающийся ученый. Штрума немедленно восстанавливают в институте, создают ему все условия для работы. Теперь он сам определяет состав своей лаборатории, без оглядки на национальность сотрудников. Но когда Штруму начинает казаться, что он вышел из черной полосы своей жизни, он вновь оказывается перед выбором. От него требуют подписать обращение к английским ученым, которые выступили в защиту репрессированных советских коллег. Ведущие советские ученые, к которым теперь причислен Штрум, должны силой своего научного авторитета подтвердить, что в СССР нет репрессий. Штрум не находит в себе сил отказаться и подписывает обращение. Самым ужасным наказанием становится для него звонок Марьи Ивановны: она уверена, что Штрум не подписал письмо, и восхищается его мужеством...
В Москву приезжает Женя Шапошникова, узнавшая об аресте Крымова. Она выстаивает во всех очередях, в которых стоят жены репрессированных, и чувство долга по отношению к бывшему мужу борется в ее душе с любовью к Новикову. Новиков узнает о ее решении вернуться к Крымову во время Сталинградской битвы. Ему кажется, что он упадет мертвым. Но надо жить и продолжать наступление.
После пыток Крымов лежит на полу в лубянском кабинете и слышит разговор своих палачей о победе под Сталинградом. Ему кажется, что он видит Грекова, идущего ему навстречу по битому сталинградскому кирпичу. Допрос продолжается, Крымов отказывается подписывать обвинение. Вернувшись в камеру, он находит передачу от Жени и плачет.
Заканчивается сталинградская зима. В весенней тишине леса слышится вопль об умерших и яростная радость жизни.

Эпическое полотно о Сталинградской битве. Гроссман впервые в советской литературе говорит о сходстве нацизма и большевизма и задаётся вопросом, как сохранить человечность перед лицом тоталитарного государства.

комментарии: Полина Барскова

О чём эта книга?

В центре романа-эпопеи — реальное историческое событие, Сталинградская битва (1942-1943 годы), и её значение в жизни одной вымышленной семьи (Шапошниковых-Штрумов), однако в повествование включены сотни персонажей, сюжетных коллизий, мест и обстоятельств. Действие переносится из Бердичевского гетто в застенки НКВД, из нацистского концлагеря в советский, из секретной физической лаборатории в Москве в далёкий тыл.

Перед нами военный роман, сродни своему главному прообразу, Толстого, или «Пармской обители» Стендаля, однако Гроссман ставит в нём другие вопросы и задачи, характерные для XX века. В «Жизни и судьбе» впервые в советской литературе предложен сравнительный анализ фашизма и коммунизма как сопоставимых политических режимов, которым пришлось схлестнуться в чудовищном поединке на берегах Волги в 1943 году. Первым из советских писателей Гроссман говорит и о государственном антисемитизме в нацистской Германии и в Советском Союзе: показаны расправа над евреями в лагере смерти, начало сталинской антисемитской кампании конца 1940-х.

Сталинградская битва становится не только и не столько главным событием романа, сколько «точкой сборки», узлом, который соединяет судьбы, исторические коллизии и историко-философские концепции.

Василий Гроссман, военный корреспондент газеты «Красная звезда», в Шверине, Германия. 1945 год

Когда она написана?

Работа над романом шла с 1950 по 1959 год. На «Жизни и судьбе» сказалось глубокое общественное потрясение от процесса десталинизации и наступления оттепели, начало которым положила речь Хрущёва на XX съезде партии 14 февраля 1956 года, на XX съезде КПСС, Никита Хрущёв выступил с закрытым докладом, осуждающим культ личности Сталина. На XXII съезде, в 1961 году, антисталинская риторика стала ещё жёстче: публично прозвучали слова об арестах, пытках, преступлениях Сталина перед народом, было предложено вынести его тело из Мавзолея. После этого съезда населённые пункты, названные в честь вождя, были переименованы, а памятники Сталину — ликвидированы. ⁠ . Вместо сталинского культа личности в этом романе существует культ многих личностей, отчаянно пытающихся отстоять своё право на свободу (Греков, Штрум, Новиков) и право следовать своим убеждениям (Иконников, Крымов, Мостовский).

Десятилетие, в которое создавался роман, стало временем удивительных пересечений между литературой и политикой. Так, термин «оттепель» произошёл от одноимённого названия романа Ильи Эренбурга (1954): Эренбург, блестяще понимавший конъюнктуру, описал ощущение необходимости перемен в обществе, однако весьма осторожно. С Эренбургом Гроссмана объединяло многое: они были (вместе с Константином Симоновым) ведущими писателями и военными журналистами на советских фронтах Второй мировой, вместе с Эренбургом Гроссман работал над «Чёрной книгой» — сводом свидетельств о преступлениях нацистов против евреев на территории СССР. Однако если роман Эренбурга просто откликался на идеологический запрос момента, то Гроссман понял конец сталинского периода гораздо глубже и приступил к структурному анализу идеологических искажений века, — как мы знаем, ни общество, ни власть к такому анализу ещё готовы не были.

Ещё один важнейший контекст — роман Бориса Пастернака и история его травли в 1958-1959 годах. Травля была знакома и Гроссману: после публикации романа «За правое дело» писатель был предан остракизму в Союзе писателей и партийной печати. Рукопись «Жизни и судьбы» была арестована функционерами, которые в своих действиях соотносились с «казусом «Живаго»: «Жизнь и судьбу» они сочли текстом ещё более опасным для советской идеологии. После всемирного скандала с «Живаго» роман Гроссмана было решено «изолировать» в расчёте полностью его замолчать.

Рукопись романа «Жизнь и судьба». 1960 год

Как она написана?

Повествовательный аппарат Гроссмана можно сравнить с кинокамерой или, скорее, с дюжиной кинокамер, которые то представляют нам панораму грандиозных и трагических исторических событий (будь то Сталинградская битва или гибель евреев на оккупированных немцами территориях), то берут крупным планом отдельных персонажей, позволяя читателю вблизи наблюдать за мыслями и чувствами героев, проникать в их внутренний мир. Всезнающий и всевидящий повествователь романа имеет доступ к внутреннему миру своих героев, показывая их читателю снаружи и изнутри, заставляя с ними идентифицироваться. Композиция романа выстроена по принципу монтажа: «склеенные», сплетённые воедино сюжетные линии, судьбы и коллизии соединены их отношением (иногда весьма опосредованным, на первый взгляд) к Сталинградской битве.

Что на неё повлияло?

В известном смысле «Жизнь и судьбу» можно считать структурным ремейком «Войны и мира» Толстого в совершенно иной эпохе. В центре «Жизни и судьбы» — переломная битва Великой Отечественной войны. Там, где у Толстого Бородинская битва, у Гроссмана — Сталинградская. В битве участвует множество героев, как исторически достоверных, так и вымышленных. Иногда кажется, что даже центральные персонажи романа — Женя Шапошникова, роковая «естественная» красавица, и Штрум, сомневающийся интеллектуал, ведут литературную родословную от Наташи и Пьера.

Но если Толстой показал, как в колесе истории и войны отдельные люди объединяются в единый русский народ, то Гроссман хочет показать, как они, даже объединённые общей целью победить в войне, не сливаются воедино: каждый жаждет (хотя очень часто не справляется с этой задачей) остаться собой под гнётом не одного, но двух тоталитарных государств, вступивших в войну за мировое первенство. Весь роман, головокружительный по сложности структуры и многочисленности персонажей и сюжетных линий, держится на мысли о противопоставлении отдельного человека и толпы (коллектива, массы). С первых строк о непохожести любых двух деревьев на земле, двух избушек и двух людей эта книга — рассуждение о судьбе человека при тоталитарном строе, стирающем индивидуальность. Это именно «мысль индивидуальная», а не «мысль народная», которая держала и питала собой «Войну и мир».

Первое издание романа. Издательство L’Age Homme (Швейцария), 1980 год

История движения романа к читателю уникальна (ни один роман не отбирали у советского писателя навсегда, при этом оставив автора на свободе и даже не лишив возможности публиковаться) и oкружена легендами. В частности, «проклятие» Михаила Суслова («Этот роман может быть опубликован только через 200 лет») не находит документального подтверждения.

Огромную роль в трагической истории романа сыграла редакционная политика момента. Если бы Гроссман предложил свой новый роман в «Новый мир» Александру Твардовскому, всё могло бы сложиться иначе, однако Гроссман находился в жестокой ссоре с Твардовским, который ранее опубликовал его роман «За правое дело», но затем отрёкся от него после критических сигналов сверху. После того как Гроссман передал «Жизнь и судьбу» в «Знамя» Вадиму Кожевникову Вадим Михайлович Кожевников (1909-1984) — писатель, журналист. Работал корреспондентом «Комсомольской правды», «Огонька», «Смены», редактором отдела литературы и искусства в «Правде». С 1949 года — главный редактор журнала «Знамя». В 1973-м подписал коллективное письмо писателей против Солженицына и Сахарова. Кожевников — автор романов «Знакомьтесь, Балуев» и «Щит и меч», по которым в 1960-х сняты одноимённые фильмы. ⁠ , за романом «пришли»: 14 февраля 1961 года были арестованы все найденные рукописи и машинописи, включая ленту пишущей машинки, на которой роман перепечатывался.

После этого Гроссман написал письмо Хрущёву, где, в частности, заявил: «Я прошу Вас вернуть свободу моей книге, я прошу, чтобы о моей рукописи говорили и спорили со мной редакторы, а не сотрудники Комитета государственной безопасности». Была устроена его встреча с Михаилом Сусловым, секретарём ЦК КПСС, партийным серым кардиналом от идеологии. В ходе беседы выяснилось, что роман не будет ни опубликован, ни возвращён автору, — можно предположить, что эта катастрофа и последовавший за ней остракизм (многие коллеги отвернулись от опального писателя) стали причиной безвременной смерти Гроссмана. Однако и последние три года жизни писатель посвятил ожесточённому и яркому литературному труду: в частности, создал повесть о советском лагерном опыте и о Голодоморе «Всё течёт» (1963).

По крайней мере две копии романа остались на свободе, у друзей Гроссмана. Копия, принадлежавшая поэту Семёну Липкину Семён Израилевич Липкин (1911-2003) — поэт, переводчик, прозаик. Переводил на русский язык восточный эпос: «Бхагавад-гиту», «Манаса», «Джангара», «Гильгамеша», «Шахнаме». Первую книгу стихов «Очевидец» смог выпустить только в 1967 году, в возрасте 56 лет. Вместе с женой Инной Лиснянской был участником альманаха «Метрополь», вышел из Союза писателей, протестуя против исключения из него Виктора Ерофеева и Евгения Попова. Автор романа «Декада», воспоминаний об Ахматовой, Мандельштаме, Гроссмане, Арсении Тарковском. ⁠ , усилиями Инны Лиснянской Инна Львовна Лиснянская (1928-2014) — поэтесса, прозаик. В 1960 году переехала из Баку в Москву. В начале 1970-х вышла замуж за поэта Семёна Липкина, вместе с мужем участвовала в альманахе «Метрополь» и вышла из Союза писателей, протестуя против давления на Виктора Ерофеева и Евгения Попова. Лауреат премии Александра Солженицына (1999), Государственной премии России (1999) и премии «Поэт» (2009). ⁠ , Владимира Войновича, Андрея Сахарова и многих других попала на Запад и была опубликована сначала в 1980 году в Швейцарии в издательстве L’Age Homme, а затем, в 1988 году, и в СССР — в журнале «Октябрь».

Михаил Суслов, 1976 год. Именно Суслов, секретарь ЦК КПСС по идеологии, сообщил, что роман не будет ни опубликован, ни возвращён автору

Писатель Вадим Кожевников, 1969 год. Главный редактор журнала «Знамя», которому Гроссман передал для публикации «Жизнь и судьбу», после чего все рукописи романа были арестованы

РИА «Новости»

Российский государственный архив литературы и искусства

Как её приняли?

ответ Лев Оборин

Ближайшие друзья Гроссмана, в первую очередь Семён Липкин, оценили роман очень высоко, хотя сразу предположили, что в печать он не пройдёт. На обсуждении в редакции «Знамени» высказывались совсем другие мнения: критик и редактор отдела прозы Борис Галанов заявил, что роман оставляет «тягостное, неприятное чувство» («не раз невольно задаёшь себе вопрос, — во имя чего совершались великие подвиги и жертвы?», «это искажённая, антисоветская картина жизни»), сценарист Василий Катинов счёл, что «роман Гроссмана… населён мерзкими, духовно искалеченными людьми… особенно мерзко изображены в романе партийные работники». Критик Виктор Панков резюмировал: «Роман стоически необъективен. Он может порадовать только наших врагов». Всё это, разумеется, снимало вопрос о публикации в СССР.

И после появления отдельных глав в зарубежной печати, и после выхода полного книжного издания в 1980 году о Гроссмане писали мало. Есть версия, что это было связано с первенством в глазах эмигрантской интеллигенции Александра Солженицына. В первой рецензии на «Жизнь и судьбу», опубликованной в 1979-м в журнале «Время и мы», филолог Ефим Эткинд ⁠ последовательно противопоставлял Гроссмана и Солженицына, явно отдавая предпочтение первому. Эта рецензия почти не произвела эффекта. Следующие значимые упоминания Гроссмана в эмигрантской печати появились только в 1985 году: Шимон Маркиш Шимон Маркиш (1931-2003) — литературовед, переводчик. В 1970 году эмигрировал в Венгрию. Больше двадцати лет преподавал в Женевском университете на кафедре славистики. Исследовал историю русско-еврейской литературы, защитил по этой теме докторскую диссертацию. В начале 1990-х издавал в Берлине «Еврейский журнал». Маркиш был близким другом Иосифа Бродского. ⁠ и Григорий Свирский в своих статьях снова сравнивают «Жизнь и судьбу» и «Всё течёт» с «Архипелагом ГУЛАГ», ставя книги Гроссмана выше. В западной печати о романе Гроссмана, переведённом уже на несколько языков, писали значительно больше: французская критика ставила Гроссмана и Солженицына на одну доску уже в 1980-е.

Все люди виноваты перед матерью, потерявшей на войне сына, и тщетно пробуют оправдаться перед ней на протяжении истории человечества

Василий Гроссман

В СССР официальная публикация романа вызвала горячие дискуссии. Конец 1980-х был временем «возвращённой литературы», но книга Гроссмана не затерялась на фоне новообретённых Булгакова, Платонова, Замятина, Набокова, Солженицына. В 1991 году отзывы на «Жизнь и судьбу» даже были опубликованы отдельной книгой 1 С разных точек зрения: «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана / Сост. В. Оскоцкий. М.: Советский писатель, 1991. ⁠ . По большей части реакция была не столько эстетической, сколько политической: в перестроечном СССР восприятие «Жизни и судьбы» менялось параллельно с созреванием постсоветской политической мысли. Некоторые восприняли роман как антисталинский и проленинский, критикующий не дух, но догму коммунистической идеи. Так же постепенно доходила до читателей критика антисемитизма в романе.

Большинство рецензий были восторженными или сочувствующими: неизменно отмечалась горькая участь книги и автора, подчёркивались — сравним это с оценками партийных редакторов 1960-х — историческая достоверность и «художественная правда»: «Жизнь и судьба» одновременно и достоверное, строгое до документальности повествование о Сталинградской битве, её реальных героях… и в то же время — свободная, не стеснённая даль романа» (Александр Борщаговский) Александр Михайлович Борщаговский (1913-2016) — писатель, театровед. Фронтовик, был награждён медалью «За оборону Сталинграда». После войны заведовал литературной частью Театра Советской армии. В 1949 году уволен из театра и исключён из партии из-за кампании по борьбе с «космополитизмом». Борщаговский — автор рассказа «Три тополя на Шаболовке», который лёг в основу сценария фильма «Три тополя на Плющихе». ⁠ ; «В огромном… развёрнутом диспуте решающим аргументом является право людей быть разными»; «дано развёрнутое исследование функционирования сталинизма практически во всех сферах общества» (Наталья Иванова). Владимир Лакшин Владимир Яковлевич Лакшин (1933-1993) — литературовед, прозаик. Работал в «Литературной газете», журналах «Знамя» и «Иностранная литература». В 1960-х годах был ведущим критиком и первым заместителем главного редактора журнала «Новый мир». Защищал в печати «Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор» Солженицына. Исследовал творчество Александра Островского, которому посвятил свою докторскую диссертацию. ⁠ , когда-то защищавший Солженицына, назвал чтение «Жизни и судьбы» «трудным, долгим и счастливым» — счастливым несмотря на описанный в книге ужас: «ощущение радости всегда несёт в себе сильный художественный дар». Лев Аннинский прозорливо причислил «Жизнь и судьбу» к мировой классике.

Обвинения в адрес Гроссмана звучали и в эпоху гласности: поэт Сергей Викулов заявлял, что через роман Гроссмана «чёрной нитью… проходит почти ничем не прикрытая враждебность к русскому народу». Поэт и критик Станислав Куняев, главный редактор консервативного «Нашего современника», был разочарован размышлениями Гроссмана об антисемитизме: он нашёл их примитивными, похожими на «суждения основоположников и идеологов сионизма» и «механически копирующими историософские отступления эпопеи Льва Толстого» (в которой, кстати, об антисемитизме нет ни слова).

Василий Гроссман. Конец 1950-х годов

После десятилетий безвестности, невстречи с читателем роман Гроссмана стал одним из самых почитаемых романов советского века на Западе (наравне с «Мастером и Маргаритой» Михаила Булгакова и «Доктором Живаго» Бориса Пастернака). Ему посвящено много исследований, появляются всё новые переводы на разные языки, признание в англоязычном мире во многом связано с образцовым переводом Роберта Чандлера (кроме прочего, автором высоко оценённых переводов фронтового друга Гроссмана — Андрея Платонова). Ещё более широкую известность на Западе роману принёс радиосериал на Би-би-си (2011).

В 2007 году Лев Додин поставил «Жизнь и судьбу» в петербургском МДТ — спектакль, над которым режиссёр работал со своими студентами несколько лет, получил «Золотую маску». В 2012 году роман был экранизирован Сергеем Урсуляком. При значительных актёрских работах эта версия поражает одним интерпретационным решением: из экранизации фактически исключена одна из центральных для романа тема еврейской Катастрофы и антисемитизма. В сериале сохранено только письмо матери Штрума, однако нет ни лагерей уничтожения, ни преследования евреев во время позднего сталинизма. Без этих сюжетных линий экранизация утратила одну из главных опор, на которых стоит историософская концепция Гроссмана.

Ещё одно значительное недавнее кинообращение к «казусу Гроссмана» — документальный фильм Елены Якович «Я понял, что я умер» (2014), где показано, как ФСБ возвращает арестованные копии романа родным писателя.

О том, как «Жизнь и судьба» воспринимается сегодня, трезво высказался критик и поэт Григорий Дашевский. Он заметил, что роман «не назовёшь ни забытым, ни непрочитанным — он включён в школьную программу, даже те, кто его не читал, примерно представляют себе, о чём там речь», однако в культурном сознании он как будто не присутствует: «Пока не начнёшь перечитывать роман, кажется, что там о тоталитарных режимах написано что-то правильное, почти наивное, в традиционной, почти банальной форме». В действительности, считает Дашевский, этот удивительный и сложный текст до сих пор не понят до конца.

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Сериал «Жизнь и судьба». Режиссёр Сергей Урсуляк. Россия, 2012 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

Спектакль Льва Додина по «Жизни и судьбе», поставленный в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге. 2007 год

«Жизнь и судьба» — самостоятельная вещь или часть цикла?

«Жизнь и судьбу» формально можно считать продолжением предыдущего романа Гроссмана о Сталинградской битве — «За правое дело», опубликованного Александром Твардовским в «Новом мире» в 1952 году. Однако между двумя романами есть серьёзные идеологические, стилистические, историографические различия: книги принадлежат разным эпохам (позднего сталинизма и оттепели соответственно) и отражают перемены во взглядах писателя. Скажем, одним из многих цензурных требований для публикации романа «За правое дело» было добавление главы о Сталине в одических тонах — на что Гроссман пошёл, хотя в итоге главу всё же сочли недостойной предмета изображения и изъяли из журнального варианта. Отчаянные усилия Гроссмана сделать роман «публикабельным» не спасли его от разгромной критики: и сам Твардовский, и Александр Фадеев, руководивший при Сталине Союзом писателей, обвинили Гроссмана в недооценке роли партии и прочих идеологических промахах.

Интересный способ изучения творческой эволюции Гроссмана — сопоставление «Жизни и судьбы» с тем, что было до («За правое дело», 1952) и после («Всё течёт», 1963). Соотношения этих текстов — остро дискуссионный вопрос: в своих замечательных воспоминаниях о Гроссмане его друг поэт Семён Липкин вступает в дискуссию с Ефимом Эткиндом Ефим Григорьевич Эткинд (1918-1999) — литературовед, переводчик. После войны преподавал французскую литературу в Ленинграде, был профессором Ленинградского педагогического института имени Герцена. Поддерживал Солженицына, Сахарова, участвовал на стороне защиты в судебном процессе над Иосифом Бродским и подготовил самиздатовское собрание его сочинений. В 1974 году был уволен из института, лишён научных степеней и выслан из СССР. Во Франции преподавал русскую литературу, подготовил к печати «Жизнь и судьбу» Гроссмана. ⁠ и Бенедиктом Сарновым Бенедикт Михайлович Сарнов (1927-2014) — писатель, литературовед. Работал в «Литературной газете», журналах «Пионер», «Огонёк», «Вопросы литературы», «Лехаим». В 1970-х совместно с литературоведом Станиславом Рассадиным вёл радиопередачу для детей «В стране литературных героев». Автор документального цикла фильмов «Сталин и писатели», книг о Пушкине, Маяковском, Солженицыне, Блоке, Мандельштаме. ⁠ , утверждая, что «За правое дело» — не просто обычный соцреалистический роман (Эткинд сравнивает его с «Белой берёзой» писателя Бубеннова Михаил Семёнович Бубеннов (1909-1983) — писатель, литературный критик, журналист. В 1947 году выпустил своё самое известное произведение — военный роман «Белая берёза». Был активным участником кампании по борьбе с космополитизмом, славился открытыми антисемитскими взглядами. ⁠ ), но уже протоверсия «Жизни и судьбы». По мнению Липкина, уже в романе «За правое дело» Гроссман подходит к задаче пересоздания «Войны и мира» для XX века.

Если человеку суждено быть убитым другим человеком, интересно проследить, как постепенно сближаются их дороги

Василий Гроссман

Гроссман начинает «За правое дело» в переломный момент Второй мировой войны, после Сталинграда; там Гроссман, вполне в духе партийной идеологии, рассуждает о людях, благодаря которым Советский Союз может одержать победу над Германией: показаны крестьяне, простые рабочие, однако наиболее важная роль ещё приписывается партработникам.

Уже в первом романе появляются персонажи, которым суждено развиться или переродиться в «Жизни и судьбе»: в первую очередь это драматическая фигура старого большевика Мостовского, однако если в первом романе он представлен скорее как жертва истории, то в «Жизни и судьбе» — как лицо, ответственное за свою трагедию и трагедии других. Мостовский, не способный критически оценить догматизм собственных убеждений, воплощает бесчеловечность и ложность большевистского учения в его развитии и применении к реальности.

После ареста «Жизни и судьбы» Гроссман, фактически изолированный от читателя, продолжает работать: пишет зарисовки о своём путешествии в Армению, а также повесть «Всё течёт», в которой продолжает размышления о катастрофах советского века. В этом тексте показано возвращение заключённого из ГУЛАГа и его столкновение как с окружающим миром, так и с мучительным миром его памяти. Акцент целиком переносится с подвига и триумфа советского оружия на цену, которую страна заплатила за «триумфы» строительства советского государства. Как политический мыслитель в этих текстах Гроссман совершил поразительную эволюцию: из советского писателя, исповедующего советские ценности, превратился в писателя, вынесшего себя за скобки идеологии. Его больше не интересуют задачи государства — только человек, которого оно угнетает.

Кремационные печи на территории бывшего концлагеря Бухенвальд. 1961 год

Lehnartz/ullstein bild via Getty Images

Что в романе вызвало гнев литературных функционеров?

В первую очередь — параллели между коммунизмом и нацизмом, двумя системами, нивелирующими, согласно Гроссману, ценность человеческой личности и самостоятельность человеческой мысли. Эти мысли открыто высказаны в романе, — впрочем, произносит их нацист Лисс, пытающийся внушить коммунисту Мостовскому, что Гитлер — ученик Ленина и Сталина: «Поверьте, кто смотрит на нас с ужасом — и на вас смотрит с ужасом». Другой правоверный партиец, Крымов, попав в колесо репрессий, понимает, что сталинское государство предало большевистские идеалы. Кроме прямых высказываний персонажей романа вся композиция, где действие переходит из одной ситуации «укрощения» человека к другой в широком монтажном броске, призвана убедить читателя в противоестественности тоталитарной системы.

Другой темой, заведомо непредставимой в советской литературе, был государственный антисемитизм — как нацистский, так и советский. Конечно, герои романа в 1943 году не знают многого, что уже знал их автор, когда писал об их тревогах и прозрениях: так, физик Штрум, главный герой и «нерв» еврейской части повествования, не знает обо всём, что случилось в Киеве, где погибает его мать, — как и об антисемитских кампаниях в СССР, в которых СССР погрязнет уже после окончания войны, за хронологическими рамками романа. Тем не менее Гроссман заставляет Штрума подписать письмо, в котором говорится о вине «врагов народа», якобы убивших Максима Горького, — врачей Левина и Плетнёва. Также в этом письме названы «враги народа» писатели Пильняк, Бабель и другие, погибшие во время Большого террора. Авторы письма утверждают, что «враги» получили по заслугам. Левин и Плетнёв были осуждены на Третьем московском процессе в 1938 году; вспоминая этот процесс, Гроссман явно отсылает к другому — «делу врачей» 1948-1953 годов. Известно, что сам Гроссман в 1953 году подписал письмо, похожее на то, которое подсовывают Штруму (это, впрочем, не уберегло его от новых опасных «проработок»: в феврале в «Правде» появилась вполне черносотенная, явно подвёрстанная к «делу врачей» статья Михаила Бубеннова о романе «За правое дело»). Солженицын, анализируя «Жизнь и судьбу», пишет: «Таким поворотом сюжета — Гроссман казнит сам себя за свою покорную подпись января 1953-го по «делу врачей». (Даже, для буквальности, чтобы осталось «дело врачей», — анахронистически вкрапляет сюда тех давно уничтоженных профессоров Плетнёва и Левина.)» Считается, что в 1953 году планировалась массовая депортация евреев на Дальний Восток и соответствующие письма интеллигенции в поддержку этой меры. Этим планам помешала смерть Сталина.

Еврейская тема была центральной для Гроссмана с начала его литературного пути («В городе Бердичеве» — экранизация этого рассказа, что интересно, до известной степени повторила путь «Жизни и судьбы»: фильм Александра Аскольдова Александр Яковлевич Аскольдов (1932-2018) — кинорежиссёр, писатель. Исследователь творчества Михаила Булгакова — помогал вдове писателя Елене Булгаковой составлять опись архива и готовить произведения к публикации. Работал помощником министра культуры СССР Екатерины Фурцевой. В 1967 году снял фильм «Комиссар» по мотивам рассказа Василия Гроссмана «В городе Бердичеве». Фильм был запрещён, а сам Аскольдов уволен с киностудии и исключён из партии. ⁠ «Комиссар» лёг на полку на 20 лет). Вместе с Ильёй Эренбургом Гроссман подготовил к печати знаменитую «Чёрную книгу», сборник документов и свидетельств «о злодейском повсеместном убийстве евреев немецко-фашистскими захватчиками во временно оккупированных районах Советского Союза и в лагерях Польши во время войны 1941-1945 годов». Книга была опубликована с купюрами в Израиле только в 1980 году.

Уничтожение еврейства стало для Гроссмана личной трагедией, а разговор об этом — предметом работы и борьбы.

ullstein bild via Getty Images

Какую роль играет в романе документальное письмо?

Василий Гроссман провёл на фронтах Второй мировой войны около трёх лет (в частности, на фронте произросла его дружба с другим наблюдательным и малосентиментальным военкором — Андреем Платоновым). Ему принадлежит одно из первых документальных произведений о Холокосте — «Треблинский ад» (1943-1944), для которого Гроссман сам опросил многочисленных свидетелей — как узников, так и палачей этого лагеря смерти Треблинка — концентрационный лагерь в Польше неподалёку от села Треблинка, построенный нацистами в 1941 году. В 1942 году в дополнение к трудовому лагерю в Треблинке был создан лагерь смерти. За один год в газовых камерах Треблинки было убито 870 тысяч человек. 2 августа 1943 года обслуживающий персонал лагеря поднял восстание, некоторым удалось бежать. В октябре того же года лагерь был ликвидирован. ⁠ . Этот документ был использован в Нюрнбергском процессе.

Гроссман находился в Сталинграде в течение всей битвы, он принимал участие в боях, описывал происходившее в военной прессе и в 1943-м получил звание подполковника. Как участник Сталинградской битвы он был награждён орденом Красного Знамени; слова из гроссмановского очерка «Направление главного удара» выбиты на мемориале Мамаева кургана.

Однако в роман военные впечатления Гроссмана попадают изменёнными уже именно романной логикой, необходимостью развернуть психологию персонажей. Возможно, самый важный (и, безусловно, самый пронзительный) квазидокумент в романе — письмо, полученное Виктором Штрумом от матери, из которого он узнаёт об уничтожении Киевского гетто; мать Штрума понимает, что её ожидает гибель. Этот текст часто считается подлинным письмом матери Гроссмана, погибшей в Бердичевском гетто. В действительности, однако, Гроссман такого «последнего» письма не получал, он его придумал (так же как спустя много лет сочинял письма к своей матери, которой посвятил «Жизнь и судьбу»). Из своей трагедии Гроссман создаёт образ одновременно и личной, и общей беды, один из самых сильных в мировой литературе текстов о силе материнской любви и беспомощности человека перед напором тоталитарного государства.

Василий Гроссман (второй слева) с фронтовыми товарищами. 1943 год

РИА «Новости»

Пристальное внимание (и значительное количество страниц) Гроссман уделяет по крайней мере десятку персонажей, важнейших для развития повествования и философии романа: это Женя и Ольга Шапошниковы, избранники Жени Крымов и Новиков, Софья Левинтон и мать Штрума (которая появляется на страницах романа только заочно, в тексте собственного письма), Греков и Ершов.

Главная функция, отличительная черта героя этого романа — способность решиться на поступок. В «Жизни и судьбе» повторяется одна и та же коллизия: человек должен принять решение, предать или не предать другого и (или) себя, причём часто у Гроссмана именно решение не предать оказывается самоубийственным.

В этой ситуации оказываются Греков (решающий оборонять отрезанный немцами дом 6/1 — его прототипом был лейтенант Иван Афанасьев, 58 дней оборонявший сталинградский «дом Павлова» с тремя десятками бойцов), Женя Шапошникова (решающая вернуться к арестованному мужу), Софья Осиповна Левинтон (решающая войти за руку с незнакомым мальчиком в газовую камеру), Новиков (решающий спасти своих людей вопреки приказу).

Мостовской и Крымов принимают решение предать людей, далёких от догматизма и потому не соответствующих их пониманию партийной линии, пытаются оставаться верными выродившейся, откровенно бесчеловечной идеологии.

Знаете, кстати, разницу между хорошим и плохим человеком? Хороший человек подлости делает неохотно

Василий Гроссман

Наиболее очевидно автобиографический персонаж, еврейский физик Виктор Штрум, задаёт себе (и читателю) мучительные вопросы о роли личности в истории: например, личности, которой выпало потерять на войне пасынка и мать и изобретать оружие для следующей войны, которая, вероятно, уничтожит человечество. Мы видим Штрума в постоянной ситуации нравственного выбора: иногда он торжествует, иногда «проваливается» (как это происходит в конце романа, когда он подписывает коллективное антисемитское по сути письмо). Штрум — герой совсем не «героический», он много и горько ошибается, ему приходится принять много разных, сложных решений, мы наблюдаем за ним в моменты моральных триумфов и провалов, в периоды сомнений. «…Невидимая сила жала на него. <…> Только люди, не испытавшие на себе подобную силу, способны удивляться тем, кто покоряется ей. Люди, познавшие на себе эту силу, удивляются другому — способности вспыхнуть хоть на миг, хоть одному гневно сорвавшемуся слову, робкому, быстрому жесту протеста» — Григорий Дашевский, цитируя эти строки о Штруме в статье о «Жизни и судьбе», заметил, что в современной культуре стало общим местом: раз угодив в систему зла, человек неизбежно становится её винтиком, и это смирение перед тем, что кажется неизбежностью, оборачивается отказом от личной ответственности: «Сознанию, опьянённому и угаром пассивного слияния с системой, и своим мнимым надмирным одиночеством, и в реальности не видны единственно интересные люди — стоящий на своём вопреки среде судья или врач». В романе Гроссмана, пишет Дашевский, человек — всегда часть системы, «но без его согласия человеческое в нём неуничтожимо».

Гроссман неоднократно показывает, что любовь сильнее смерти: трагическое, минутное материнство доктора Левинтон перекликается с обращением матери Штрума к далёкому сыну, её единственному утешению в момент катастрофы.

В доме Грекова зарождается любовь «обречённых» связистки Кати и лейтенанта Серёжи. Их чувству угрожает не только верная гибель в бою, но и специфическое для войны понимание и использование сексуальности — как обезболивающего от страха или как привилегии сильного (в доме «шесть дробь один» молодую радистку не так пугают бомбёжки, как тяжёлые мужские взгляды). И попытка Грекова спасти влюблённых, и само их «несвоевременное» чувство в мире Гроссмана — акты сопротивления абсолютному злу.

В то же время эрос в романе показан и как жестокая сила, способная не только исцелять от одиночества, но и усиливать его: увлечение Штрума женой друга вносит в мир этих людей сомнение и разобщённость. У этой романной линии была автобиографическая основа — поздняя любовь Василия Гроссмана к жене его друга, поэта Николая Заболоцкого, который в отчаянии разлуки обогатил русскую поэзию XX века одним из сильнейших, кажется, её любовных стихотворений:

…О чём ты скребёшь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?
Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?

«Жена», 1948

Именно утрата любимых становится причиной распада в семье Штрума: потерявшие друг друга мать и сын, муж и жена не в состоянии преодолеть разобщённость, которую производит личная, незаживающая потеря.

Любовь возвращает героям индивидуальность, которую пытается стереть тоталитарная машина. Личность, не поглощённая страхом перед этой машиной, по Гроссману, всегда парадоксальна. Так, Женя Шапошникова отказывается от своей любви к комбригу Новикову, выбирая верность попавшему в застенок Крымову, — милость к падшим оказывается для неё важнее счастья. В «Жизни и судьбе» способность следовать за своей любовью, бороться за неё, торжествовать и быть поражённым ею — мощное противоядие против обезличивания.

Настоящий автор стихотворения стал известен гораздо позже. Это Ион Деген (1925-2017), ушедший на войну в 16 лет в истребительный батальон добровольцев, куда брали учеников девятых-десятых классов. За годы войны Деген стал танкистом-асом, подбил в бою рекордное количество немецких танков. Однако все его выдвижения на звание Героя Советского Союза были пресечены начальством: несговорчивый характер, а также национальность были тому причиной. В своём последнем бою Деген потерял свой экипаж, пережил сильнейшие ранения. После продолжительного лечения и получения инвалидности Деген выбрал профессию врача. Позже он эмигрировал в Израиль, стихи писал всю жизнь. Знаменитое стихотворение, приведённое в романе, написано в 1944 году. Гроссман цитирует его неточно — авторский вариант звучит так:

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.

Примечательно, что, хотя в роман входит именно этот образцовый текст о бесчеловечности войны, кажется, что сам автор текста, Деген, принадлежит миру прозы Гроссмана: еврей, ребёнком переживший Голодомор на Украине (в одном интервью он рассказывает, как глодал камни), постоянно входивший на войне в конфликты с начальством, отказывавшийся подчиняться правилам, в частности правилам сочинения стихов о войне. Гроссман не знал всего этого, но, конечно, включил стихи в роман не случайно: перед нами стихотворение-документ, усиливающее ощущение сложной связи «Жизни и судьбы» с реальностью войны.

«Жизнь и судьба» — роман о людях или об идеях?

Наравне с людьми дела в «Жизни и судьбе» есть люди мысли, персонажи-идеи, что сближает роман Гроссмана (напрямую связанный с романной традицией Толстого) также с произведениями Достоевского — особенно если рассматривать их в свете концепции философа Михаила Бахтина, для которого роман Достоевского — это диалог идей. Однако если Достоевский, за исключением , не касался собственно политики, у Гроссмана сталкиваются именно политические идеи.

В первую очередь конфликт идей разворачивается в диалоге нациста Лисса и старого большевика Мостовского в немецком концлагере. Кроме того, нам открыты внутренние монологи истых коммунистов Крымова и Абарчука. Лисс провоцирует Мостовского, ставит перед ним невыносимые для оппонента (однако не лишённые основания) вопросы о сходстве большевизма и фашизма. А вот внутренние монологи Крымова и Абарчука показывают нам, что происходит с идеей, когда она начинает сталкиваться с реальностью жизни и подминать её под себя. Лагерник Абарчук, некогда член партии, привыкший к сильным и жестоким решениям (например, он разошёлся с женой из-за её предполагаемого «мещанства»), с ужасом видит реальность ГУЛАГа, где царствуют страх и покорность, где никто не вступится за товарища, которого убивают при свидетелях. В лагере вешается его старый друг, революционер, когда-то учивший его азам марксизма, — и Абарчук не в силах принять его предсмертные покаянные слова: «Мы не понимали свободы. Мы раздавили её. <…> …Коммунисты создали кумира, погоны надели, мундиры, исповедуют национализм, на рабочий класс подняли руку, надо будет, дойдут до черносотенства…» Бывший политработник Крымов, попав в тюрьму по абсурдному, но такому частому в сталинское время обвинению в шпионаже, начинает вспоминать, что сам был частичкой машины террора — не защищал своих друзей, раскулачивал крестьян, посылал солдат в штрафные роты, доносил на сталинградского героя Грекова, не соответствовавшего его представлениям о политической благонадёжности. В то же время бывший чекист Каценеленбоген, сидящий в тюрьме вместе с Крымовым, объявляет органы госбезопасности новым коллективным божеством, а ГУЛАГ — новой религией. Каценеленбоген сходит с ума на глазах у читателей, но и эти его речи — искажённые, доведённые до предела большевистские политические идеи.

Всё живое — неповторимо. Немыслимо тождество двух людей, двух кустов шиповника… Жизнь глохнет там, где насилие стремится стереть её своеобразие и особенности

Василий Гроссман

Важный персонаж-идея — носитель концепции внеполитического, внегосударственного гуманизма Иконников, с которым Мостовской сталкивается в немецком концлагере. Иконников, переживший увлечения и христианством, и толстовством, ставит перед своим оппонентом вопросы о бесчеловечности тоталитарного строя, где интересы государства абсолютно превалируют над интересами человека. Для Мостовского эти вопросы, выстраданные его оппонентом (свидетелем Голодомора и Холокоста), чужды и несостоятельны.

Ещё одной идеей, исследуемой в романе, является антисемитизм — государственная идеология, которая стала фундаментальной, по мнению Гроссмана, и для немецкого нацизма, и для развитого советского коммунизма. Гроссман принимает замечательное композиционное решение: демонстрирует антисемитскую государственную политику в полном развитии (уничтожение евреев в нацистских концлагерях) и в точке зарождения (начало антисемитской кампании в СССР).

Греков! Какое-то удивительное сочетание силы, отваги, властности с житейской обыденностью. <…>

То говорил он о довоенных армейских делах с чистками, аттестациями, с блатом при получении квартир, говорил о некоторых людях, достигших генеральства в 1937 году, писавших десятки доносов и заявлений, разоблачавших мнимых врагов народа.

То казалось, сила его в львиной отваге, в весёлой отчаянности, с которой он, выскочив из пролома в стене, кричал:

— Не пущу, сукины коты! — и бросал гранаты в набегающих немцев.

То кажется, сила его в весёлом, простецком приятельстве, в дружбе со всеми жильцами дома.

Атмосфера в «доме Грекова» и сам Греков показаны нам глазами «детей» — связистки Кати Венгровой и влюблённого в неё Сережи Шапошникова, чью любовь Греков пытается спасти от общей судьбы и гибели. Как и у многих других персонажей и ситуаций романа, у «дома Грекова» был прототип — героически оборонявшийся дом сержанта Павлова. В реальности, однако, большей части защитников дома Павлова удалось выжить (последний из них умер в 2015 году в возрасте 92 лет), в то время как Гроссман превратил свой воображаемый локус утопической свободы в трагический эпизод, который не может иметь счастливого завершения.

список литературы

• Бит-Юнан Ю. Г. Роман В. С. Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературной критике и публицистике русского зарубежья 1980-х гг. // Вестник РГГУ. Серия «История. Филология. Культурология. Востоковедение». 2016. С. 58–71.
• Липкин C. И. Жизнь и судьба Василия Гроссмана. М.: Книга, 1990.
• Липкин С. И. Сталинград Василия Гроссмана. Ann Arbor: Ardis, .
• Сарнов Б. М. Как это было: К истории публикации романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» // Вопросы литературы. 2012. № 6. С. 9–47.

: роман-эпопея о событиях Великой Отечественной войны, написанный в 1950-1959 годах. Завершает дилогию, начатую романом «За правое дело» (1952, издан в 1954). В отличие от первой части, лояльной к советской власти, вторая часть написана после смерти Сталина и содержит резкую критику сталинизма. В СССР первая публикация состоялась во время перестройки, в 1988 году. Наиболее полная редакция увидела свет в 1990 году.

История публикации

В начале 1961 года все экземпляры рукописи были конфискованы Комитетом государственной безопасности в результате обыска, произведённого у писателя. Согласно ряду источников, произошло это после того, как главный редактор журнала «Знамя» Вадим Кожевников , которому Гроссман принёс для ознакомления рукопись романа, передал её в ЦК КПСС (по другим данным - в КГБ). При этом, дочь В. Кожевникова, Надежда Кожевникова, отрицает передачу его отцом информации о романе в «карательные органы », и считает, что «… рукопись такого объёма, да еще со столь опасными прозрениями, параллелями Гитлер-Сталин, фашизм-коммунизм - должна была быть направлена в ЦК, в идеологический сектор » в любом случае. А. И. Солженицын, знавший историю журнала "Новый мир" из первых рук, писал в книге "Бодался телёнок с дубом", - "Я помню, как роман Гроссмана забрали именно из новомировского сейфа".

Обсуждение романа на редколлегии журнала состоялось 19 декабря 1960 года. Его признали «антисоветским». Рукопись и машинописные экземпляры были изъяты у писателя 14 февраля следующего года. Через 9 дней Гроссман обратился с письмом к Н. С. Хрущёву, в котором просил разъяснить судьбу книги. В ответ Михаил Суслов пригласил автора на беседу в ЦК. Гроссману было заявлено, что книга печататься не будет.

Cохранившаяся у поэта Семёна Липкина копия романа в середине 1970-х годов, уже после смерти писателя, с помощью А. Д. Сахарова, Б. Окуджавы и В. Н. Войновича была вывезена на Запад и впервые опубликована в Швейцарии в 1980 году.

Главные герои

Связующим стержнем романа является семья Шапошниковых, судьбы их родственников и знакомых.

Александра Владимировна Шапошникова до революции окончила по естественному отделению Высшие женские курсы. После смерти мужа она одно время была учительницей, затем работала химиком в бактериологическом институте, а в последние годы заведовала лабораторией по охране труда.

У Александры Владимировны три дочери (Людмила, Маруся и Женя) и сын Дмитрий (Митя).

Сын Людмилы от первого мужа - Толя - погиб на фронте в 1942 году. Первый муж бросил её с грудным ребенком, запретил дать Толе фамилию Абарчук. Абарчук арестован и погибает в лагере, не оставив коммунистических убеждений. Второй муж Людмилы - Виктор Штрум - физик, совершивший крупное открытие, но ушедший из института из-за антисемитских гонений. Дочь Людмилы и Виктора - Надя - живёт с родителями.

Маруся погибает во время боев за Сталинград и там остаются её муж и дочь Вера. Вера работает в госпитале, знакомится с раненым лётчиком Викторовым и они женятся.

Женя уходит от своего первого мужа Николая Крымова из-за его непробиваемой партийности в период раскулачивания и голода. Впоследствии, когда Крымова арестовывают, она носит ему передачи на Лубянку. Женя влюбляется в военного Новикова, но и того ждёт арест.

Дмитрий Шапошников и его жена Ида сосланы и погибли в лагерях. Их сын Серёжа почти всю свою жизнь живёт с бабушкой, потом воюет в Сталинграде.

Значение

Роман Гроссмана направлен против тоталитаризма, как нацистского, так и советского. «Гроссман вывел для себя моральную тождественность немецкого национал-социализма и советского коммунизма», - писал А. Солженицын . Роман перекликается названием и структурой с толстовской эпопеей «Война и мир ». В 2007 г. американская деловая газета Wall Street Journal назвала роман «Жизнь и судьба» одной из величайших книг двадцатого столетия.

Адаптации

• В 2007 г. Лев Додин поставил спектакль по собственной пьесе, основанной на сюжете романа. Додин поставил в центр событий фигуру рефлексирующего учёного Штрума, который во многом уподоблен самому автору.
• Осенью 2011 года театральный департамент Би-би-си создал для британского «Радио 4» 13-серийный радиоспектакль. После этого 900-страничный роман возглавил список бестселлеров Великобритании.
• В 2011-2012 гг. Сергей Урсуляк снял телесериал «Жизнь и судьба» по сценарию Эдуарда Володарского (его последняя работа).

Старый коммунист Михаил Мостовской, взятый в плен на окраине Сталинграда, привезён в концлагерь в Западной Германии. Он засыпает под молитву итальянского священника Гарди, спорит с толстовцем Иконниковым, видит ненависть к себе меньшевика Чернецова и сильную волю «властителя дум» майора Ершова.

Политработник Крымов послан в Сталинград, в армию Чуйкова. Он должен разобрать спорное дело между командиром и комиссаром стрелкового полка. Прибыв в полк, Крымов узнает, что и командир, и комиссар погибли под бомбёжкой. Вскоре Крымов и сам принимает участие в ночном бою.

Московский учёный-физик Виктор Павлович Штрум с семьёй находится в эвакуации в Казани. Тёща Штрума Александра Владимировна и в горе войны сохранила душевную молодость: она интересуется историей Казани, улицами и музеями, повседневной жизнью людей. Жена Штрума Людмила считает этот интерес своей матери старческим эгоизмом. Людмила не имеет известий с фронта от Толи, сына от первого брака. Ее печалит категоричный, одинокий и тяжёлый характер дочери-старшеклассницы Нади. Сестра Людмилы Женя Шапошникова оказалась в Куйбышеве. Племянник Сережа Шапошников - на фронте. Мать Штрума Анна Семеновна осталась в занятом немцами украинском городке, и Штрум понимает, что у неё, еврейки, мало шансов остаться в живых. Настроение у него тяжёлое, он обвиняет жену в том, что из-за ее сурового характера Анна Семеновна не могла жить с ними в Москве. Единственный человек, смягчающий тяжёлую атмосферу в семье, - подруга Людмилы, застенчивая, добрая и чуткая Марья Ивановна Соколова, жена коллеги и друга Штрума.

Штрум получает прощальное письмо от матери. Анна Семеновна рассказывает, какие унижения ей пришлось пережить в городе, где она прожила двадцать лет, работая врачом-окулистом. Люди, которых она давно знала, поразили ее. Соседка спокойно потребовала освободить комнату и выбросила ее вещи. Старый педагог перестал с ней здороваться. Но зато бывший пациент, которого она считала угрюмым и мрачным человеком, помогает ей, принося продукты к ограде гетто. Через него она и передала прощальное письмо сыну накануне акции уничтожения.

Людмила получает письмо из Саратовского госпиталя, где лежит ее тяжело раненный сын. Она срочно выезжает туда, но, приехав, узнает о смерти Толи. «Все люди виноваты перед матерью, потерявшей на войне сына, и тщетно пробуют оправдаться перед ней на протяжении истории человечества».

Секретарь обкома одной из оккупированных немцами областей Украины Гетманов назначен комиссаром танкового корпуса. Гетманов всю жизнь работал в атмосфере доносов, лести и фальши и теперь переносит эти жизненные принципы во фронтовую обстановку. Командир корпуса генерал Новиков - прямой и честный человек, старающийся предотвратить бессмысленные человеческие жертвы. Гетманов выражает Новикову своё восхищение и одновременно пишет донос о том, что комкор задержал атаку на восемь минут, чтобы сберечь людей.

Новиков любит Женю Шапошникову, приезжает к ней в Куйбышев. Перед войной Женя ушла от своего мужа, политработника Крымова. Ей чужды взгляды Крымова, который одобрял раскулачивание, зная о страшном голоде в деревнях, оправдывал аресты 1937 г. Она отвечает Новикову взаимностью, но предупреждает его, что, если Крымов будет арестован, вернётся к бывшему мужу.

Военный хирург Софья Осиповна Левинтон, арестованная на окраине Сталинграда, попадает в немецкий концлагерь. Евреев везут куда-то в товарных вагонах, и Софья Осиповна с удивлением видит, как всего за несколько дней многие люди проходят путь от человека до «грязной и несчастной, лишённой имени и свободы скотины». Ревекка Бухман, пытаясь скрыться от облавы, задушила свою плачущую дочь.

В дороге Софья Осиповна знакомится с шестилетним Давидом, который перед самой войной приехал из Москвы на каникулы к бабушке. Софья Осиповна становится единственной опорой ранимого, впечатлительного ребёнка. Она испытывает к нему материнское чувство. До последней минуты Софья Осиповна успокаивает мальчика, обнадёживает его. Они вместе гибнут в газовой камере.

Крымов получает приказ отправиться в Сталинград, в окружённый дом «шесть дробь один», где держат оборону люди «управдома» Грекова. До политуправления фронта дошли донесения о том, что Греков отказывается писать отчёты, ведёт антисталинские разговоры с бойцами и под немецкими пулями проявляет независимость от начальства. Крымов должен навести в окружённом доме большевистский порядок и, в случае необходимости, отстранить Грекова от командования.

Незадолго до появления Крымова «управдом» Греков отправил из окружённого дома бойца Сережу Шапошникова и юную радистку Катю Венгрову, зная об их любви и желая спасти от смерти. Прощаясь с Грековым, Сережа «увидел, что смотрят на него прекрасные, человечные, умные и грустные глаза, каких никогда он не видел в жизни».

Но комиссар-большевик Крымов заинтересован только в сборе компромата на «неуправляемого» Грекова. Крымов упивается сознанием своей значительности, старается уличить Грекова в антисоветских настроениях. Даже смертельная опасность, которой ежеминутно подвергаются защитники дома, не охлаждает его пыл. Крымов решает отстранить Грекова и самому принять командование. Но ночью его ранит шальная пуля. Крымов догадывается, что стрелял Греков. Вернувшись в политотдел, он пишет донос на Грекова, но вскоре узнает, что опоздал: все защитники дома «шесть дробь один» погибли. Из-за крымовского доноса Грекову не присваивают посмертное звание Героя Советского Союза.

В немецком концлагере, где сидит Мостовской, создаётся подпольная организация. Но среди заключённых нет единства: бригадный комиссар Осипов не доверяет беспартийному майору Ершову, происходящему из семьи раскулаченных. Он боится, что смелый, прямой и порядочный Ершов приобретёт слишком большое влияние. Заброшенный из Москвы в лагерь товарищ Котиков даёт установку - действовать сталинскими методами. Коммунисты принимают решение избавиться от Ершова и подкладывают его карточку в группу отобранных для Бухенвальда. Несмотря на душевную близость с Ершовым, старый коммунист Мостовской подчиняется этому решению. Неизвестный провокатор выдаёт подпольную организацию, и гестапо уничтожает ее участников.

Институт, в котором работает Штрум, возвращается из эвакуации в Москву. Штрум пишет работу по ядерной физике, которая вызывает общий интерес. Известный академик говорит на учёном совете, что в стенах физического института ещё не рождалась работа такого значения. Работа выдвинута на Сталинскую премию, Штрум находится на волне успеха, это радует и волнует его. Но одновременно Штрум замечает, что из его лаборатории понемногу выживают евреев. Когда он пытается вступиться за своих сотрудников, ему дают понять, что и его собственное положение не слишком надёжно в связи с «пятым пунктом» и многочисленными родственниками за границей.

Иногда Штрум встречается с Марьей Ивановной Соколовой и вскоре понимает, что любит ее и любим ею. Но Марья Ивановна не может скрывать свою любовь от мужа, и тот берет с неё слово не видеться со Штрумом. Как раз в это время начинаются гонения на Штрума.

За несколько дней до сталинградского наступления Крымов арестован и отправлен в Москву. Оказавшись в тюремной камере на Лубянке, он не может прийти в себя от неожиданности: допросы и пытки имеют целью доказать его измену Родине во время Сталинградской битвы.

В Сталинградской битве отличается танковый корпус генерала Новикова.

В дни сталинградского наступления обостряется травля Штрума. Появляется разгромная статья в институтской газете, его уговаривают написать покаянное письмо, выступить с признанием своих ошибок на учёном совете. Штрум собирает всю свою волю и отказывается каяться, даже не приходит на заседание учёного совета. Семья поддерживает его и, в ожидании ареста, готова разделить его судьбу. В этот день, как всегда в тяжёлые минуты его жизни, Штруму звонит Марья Ивановна и говорит, что гордится им и тоскует о нем. Штрума не арестовывают, а только увольняют с работы. Он оказывается в изоляции, друзья перестают с ним видеться.

Но в одно мгновение ситуация меняется. Теоретические работы по ядерной физике привлекают внимание Сталина. Он звонит Штруму и интересуется, не испытывает ли в чем-нибудь недостатка выдающийся учёный. Штрума немедленно восстанавливают в институте, создают ему все условия для работы. Теперь он сам определяет состав своей лаборатории, без оглядки на национальность сотрудников. Но когда Штруму начинает казаться, что он вышел из чёрной полосы своей жизни, он вновь оказывается перед выбором. От него требуют подписать обращение к английским учёным, которые выступили в защиту репрессированных советских коллег. Ведущие советские учёные, к которым теперь причислен Штрум, должны силой своего научного авторитета подтвердить, что в СССР нет репрессий. Штрум не находит в себе сил отказаться и подписывает обращение. Самым ужасным наказанием становится для него звонок Марьи Ивановны: она уверена, что Штрум не подписал письмо, и восхищается его мужеством...

В Москву приезжает Женя Шапошникова, узнавшая об аресте Крымова. Она выстаивает во всех очередях, в которых стоят жены репрессированных, и чувство долга по отношению к бывшему мужу борется в ее душе с любовью к Новикову. Новиков узнает о ее решении вернуться к Крымову во время Сталинградской битвы. Ему кажется, что он упадёт мёртвым. Но надо жить и продолжать наступление.

После пыток Крымов лежит на полу в лубянском кабинете и слышит разговор своих палачей о победе под Сталинградом. Ему кажется, что он видит Грекова, идущего ему навстречу по битому сталинградскому кирпичу. Допрос продолжается, Крымов отказывается подписывать обвинение. Вернувшись в камеру, он находит передачу от Жени и плачет.

Заканчивается сталинградская зима. В весенней тишине леса слышится вопль об умерших и яростная радость жизни.

Пересказала